– Но мужчина все-таки был. Ты любила его…
«Только одного? Скольких?!» Я готов был заорать на собственные мысли, чтобы они заткнулись.
Энея приложила палец к моим губам.
– Я люблю тебя, Рауль, помни это. Все… очень запутано. Из-за того, кто я. Из-за того, какая я. Из-за того, что я должна совершить. Но я люблю тебя… Я полюбила тебя еще тогда, когда ты впервые появился в моих смутных видениях о будущем. Я уже любила тебя, когда мы впервые встретились во время песчаной бури на Гиперионе, среди полного хаоса и смятения, со Шрайком и ковром-самолетом. Помнишь, как я обнимала тебя, когда мы улетали на ковре? Я любила тебя уже тогда…
Я молча ждал. Энея провела пальцем по моей щеке и вздохнула так, будто бремя всех миров Вселенной легло на ее плечи.
– Ладно, – тихо сказала она. – Кто-то – уже был. Я уже была с мужчиной. Мы…
– Это было серьезно? – спросил я каким-то странным неестественным голосом, совсем как корабль Консула.
– Мы были женаты.
Однажды, на гиперионской реке Кэнс, я ввязался в драку с пожилым моряком, весившим вдвое больше меня и куда более опытным в кулачных боях. Без всякого предупреждения он врезал мне в челюсть, вырубив меня с одного удара; в глазах у меня потемнело, колени подкосились, и, перевалившись через перила, я плюхнулся в реку. Моряк был незлопамятен и самолично нырнул за мной в воду. Я пришел в сознание через минуту-другую, но еще несколько часов в ушах у меня звенело и перед глазами все плыло.
Сейчас было еще хуже. Я неподвижно лежал, глядя на нее, на мою Энею, а ее пальцы у моей щеки казались чужыми и холодными. Она убрала руку.
Но и это было еще не все.
– Вот они, недостающие двадцать три месяца, одна неделя и шесть часов, – проговорила она.
– С ним?
– Да.
– Женаты… – начал я и не смог продолжить.
Энея улыбнулась. Более печальной улыбки я не видел ни разу в жизни.
– Нас венчал священник. Брак будет законным в глазах Священной Империи и Церкви.
– Будет?
– Есть.
– Так ты еще замужем? – Я хотел подползти к краю террасы, чтобы меня вырвало, но не мог пошевелиться. И снова Энея смутилась, не зная, что ответить.
– Да… – В ее глазах блеснули слезы. – То есть нет… Сейчас я не замужем… Ты… Проклятие, если б я только могла…
– Но он все еще жив? – Я говорил холодно и бесстрастно, как инквизитор Священной Канцелярии.
– Да. – Энея прижала ладонь к щеке. Пальцы ее дрожали.
– Ты его любишь, детка?
– Я люблю тебя, Рауль.
Я слегка отстранился – не сознательно, не намеренно, просто во время этого разговора я не мог находиться с ней в физическом контакте.
– Еще одно… – сказала Энея.
Я ждал.
– У нас был… у меня будет… у меня был ребенок. – Она пристально смотрела, словно пытаясь передать что-то одной лишь силой взгляда. Но у нее ничего не вышло.
– Ребенок, – тупо повторил я. Моя любимая… моя девочка стала женщиной, стала чьей-то любовницей… стала матерью. – Сколько ему? – На редкость банальный вопрос. Почему-то эта банальность самого меня ошеломила.
И опять Энея смутилась, будто и сама толком не знала.
– Ребенок… сейчас не живет, – наконец выдавила она.
– Ох, детка, – выдохнул я, забыв обо всем, кроме ее боли. Она снова заплакала, и тогда я обнял ее. – Мне так жаль, детка… так жаль, – повторял я, гладя ее по голове.
Энея отстранилась, утирая слезы.
– Нет, Рауль, ты не понял. Все в порядке… это не… тут как раз все в порядке…
Отодвинувшись, я пристально посмотрел на нее. Она была какая-то печальная и потерянная.
– Понимаю, – солгал я.
– Рауль… – Она потянулась ко мне.
Я погладил ее руку, встал, оделся и взял рюкзак со скалолазным снаряжением.
– Рауль…
– Вернусь к рассвету, – бросил я, не глядя на нее. – Пойду прогуляюсь.
– Можно, я с тобой? – Она стояла, завернувшись в простыню, а за ее спиной полыхали молнии. Надвигалась гроза.
– Вернусь к рассвету, – повторил я и вышел, пока она не успела одеться.
Шел дождь – холодный, противный дождь со снегом. Все вокруг облепило жидкой, скользкой кашей. Слетев по веревочным лестницам, я рысью припустил по тряским ступенькам, высматривая путь при вспышках молний. Я бежал, не останавливаясь, пока не спустился на несколько сотен метров. Передо мной был восточный карниз, ведущий к расселине, где я сажал корабль. Туда мне идти не хотелось.
А метрах в пятистах свисали с вершин гребня закрепленные веревки. Дождь лил вовсю, на черно-красных скалах образовалась наледь. Я пристегнулся карабином, вытащил из рюкзака жумары и, не проверяя надежности креплений, начал карабкаться по обледеневшей веревке.
Ветер норовил сорвать с меня куртку, мотал на веревке, относя от скалы. Снежная крупа секла лицо и руки. Но мне было все равно. Я упорно лез выше и выше, то и дело соскальзывая и вновь отыгрывая высоту. Метрах в десяти от острой как нож вершины я вынырнул из облаков, как пловец из воды. В вышине все так же сияли холодные звезды. Внизу, у северного склона, тучи бурлили и вздымались, как пенный прибой.
А я упорно карабкался все выше и выше, пока не достиг относительно ровной площадки. И только тут заметил, что не пристегнул страховку.
– Ну и в задницу, – буркнул я и зашагал по узкому – сантиметров пятнадцать – гребню. На севере бушевала гроза, с южной стороны зияла черная бездна, под ногами был лед, сверху падал колючий снег.
Я сорвался на трусцу и побежал на восток, перескакивая через трещины и наплевав на все на свете.
Пока я упивался собственными страданиями, в человеческой вселенной происходило много интересного. Когда я был мальчишкой, на Гиперионе новости от межзвездной Империи Пасема до наших кочующих в пустошах караванов шли весьма неспешно: от Пасема или Возрождения-Вектор звездолет с двигателем Хоукинга добирался до нас несколько недель, если не месяцев, плюс недели две-три пути из Порт-Романтика до нашего захолустья. Я привык не придавать значения тому, что творится на других планетах. Конечно, когда я выгуливал инопланетных охотников по Болотам, запаздывание уменьшалось, но новости все равно приходили устаревшими и не имели для меня особой ценности. Империя меня не интересовала, хотя побывать на других планетах хотелось. Потом я целых десять лет был отрезан от мира во время передышки на Старой Земле и одиссеи, похитившей у меня пять лет объективного времени. Я привык не интересоваться событиями, разыгрывающимися где-то там далеко, если только они не имели ко мне непосредственного отношения, как, например, охота на нас с Энеей.
Но очень скоро все должно было перемениться.
