Мама махнула рукой на такую шутку, а Майке вдруг так нестерпимо, до слез захотелось этого самого супа, она прямо вот его вкус ощущала на языке, и думала о нем последние два дня перед Новым годом постоянно.
И, не выдержав, ночью на тридцать первое, когда родители уже давно спали, пошла на кухню готовить его себе – вот как приперло. Там ее мама и застукала за этим делом.
– Ты что? – обалдела Лариса Анатольевна, застав Майку, нарезающую репчатый лук в два часа ночи.
– Суп гороховый готовлю, – пробурчала дочь-бунтарка.
– С ума сошла, два часа ночи! – всплеснула от негодования руками мама.
– Ну вот хочется, – вздохнула Майя покаянно.
– Иди спи, – забрала у нее из рук нож мама. – Тебе отдыхать надо, работаешь как каторжная, – и пообещала: – Завтра сварю тебе сама.
– Вот такой! – зачастила Майка просьбой, помогая себе жестами. – С луком, морковкой, сельдерейчиком и помидоркой, разваренный. По бабушкиному рецепту.
– Иди спи, сделаю я тебе по бабушкиному рецепту, – обняла и поцеловала ее в висок мама.
На Новый год Майя Львовна ела гороховый суп.
И чуть не заливалась слезами от этого – потому что потрясающе вкусно и именно так, как ей мечталось все последние дни, и потому что ужасно обидно – стол ломится от вкусностей всяческих, а она суп! На Новый год!
И вместо шампанского воду, боясь даже нюхать праздничный напиток и очень осторожно, совсем по чуть-чуть таки попробовав каждое блюдо и старательно прислушиваясь к себе. Гороховый суп организм принял спокойно и даже радостно, и запеченную в духовке рыбу по тому самому рецепту, что делала мама в день ее приезда, – больше ничего! Ее даже от невероятно вкусных запахов, витавших над столом, воротило и подташнивало.
К тому же Майе приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы никто ничего не заметил и не обратил внимания на ее самочувствие. И это удалось, но стоило ей неимоверных трудов, которые вместе со всеми переживаниями и страхами вымотали ее окончательно. И когда в час ночи вся их дружная компания, даже бабульки-дедульки собрались идти в парк, что находился недалеко от их дома, гулять и смотреть праздничное шоу, Майка отказалась, сославшись на накопившуюся усталость, и завалилась спать.
А когда она уже укладывалась в постель, позвонил Батардин и веселым, радостным голосом поздравил:
– Привет, Весна! С Новым годом!
– Привет! – заражаясь его весельем, улыбалась она. – И тебя с Новым годом!
– Ну, что, – веселился он, – счастья нам в этом году?
– Да, – загрустила тут же Майка, все понимая про этот свой грядущий Новый год и какого именно «счастья» она для себя ждет, но повторила за ним: – Счастья.
– У тебя что-то случилось? – каким-то чудесным образом сразу же уловил он ее тон.
– Да нет, все нормально, – попыталась бодриться она, тут же почувствовав, как мгновенно налились глаза слезами. – Устала просто. Работы перед праздником ну очень много навалилось, выше всяких крыш.
И не удержала-таки слезы – первая, пролившись, быстро прокатилась по щеке, а за ней тут же вторая, и запершило-перехватило горло. Девушка запрокинула голову, чтобы остановить эти потоки, сглотнула и, изо всех сил стараясь говорить весело, спросила:
– А как у тебя там дела? В отпуск съездил?
– Съездил, – не поверил ее бодрому говору Батардин. – Ты заболела, что ли, Майя?
– Да с чего ты так решил? – возмутилась Майка.
– У тебя голос такой, и по-моему, ты плачешь, – настаивал мужчина.
– Нет, что ты, тебе показалось! – засмеялась сквозь слезы она. – Расскажи лучше, как отпуск? Удался?
– Да нормально, банально, – нехотя и торопливо отвечал Матвей. – Скучно: море, фрукты, экскурсии.
– И загорелые девушки, – напомнила Майка, на этот раз по-настоящему усмехнувшись.
– И они, конечно, – быстро согласился Батардин и переспросил: – Майя, у тебя действительно все в порядке?
– Разумеется, с чего ты решил, что у меня что-то не так? – уверяла она.
– Голос такой, – с сомнением повторил он.
– Все хорошо, – удалось сказать ей намного тверже и даже перейти на легкий тон. – С Новым годом тебя, Матвей, я рада, что ты позвонил. Приятно тебя слышать. Ты где отмечаешь?
– В Загорье, где ж еще? – усмехнулся он. – У нас тут елки на участке украшенные, завтра всей деревней зимние гулянья устраивать будем со всякими хороводами, народными традициями, состязаниями и едой на улице.
– Здорово! – искренне восхитилась она. – Тогда классно провести тебе время!
– Тебе тоже, – пожелал он еще раз. – Пусть в этом году у тебя сбудутся все самые заветные мечты. И пусть тебе во всем повезет, Весна!
– И у тебя сбудутся и повезет! – почти весело, зато громко пожелала она в ответ. – С Новым годом тебя, Матвей!
– И тебя еще раз! Ну, пока!
– Пока!
Майя бросила телефон на рабочий столик и, вытерев слезы, решительно забралась в постель – она не будет плакать и этому самому, как его там – унынию, – вот ему предаваться не будет! Через три дня займется вплотную своим здоровьем и будет бороться с любой болезнью всеми возможными способами! Всеми способами!
Вот так! И никаких соплей тут! Любыми способами! А хоть бы и чудом!
Матвей расстроился. Он смотрел на трубку, которую держал в руке, и испытывал странное желание – рвануть прямо сейчас в Москву к Майе и узнать, что с ней там на самом деле происходит.
Он был уверен, что слышал слезы в ее голосе, и ему это очень не нравилось. Может, действительно устала? И нервы? Мало ли какие неадекватные клиентки попадаются ей в работе, наверняка ведь богатых каких-нибудь обшивает, а они поголовно неадекватные.
Даже будучи очень далеким от портновского дела человеком, Батардин вполне представлял себе, какой завал творится во всех пошивочных ателье перед Новым годом. Ведь, помимо вечерних нарядов для дам, а иногда и кавалеров, есть куча заказов на всякие игровые костюмы для детских садов, там, не знаю, артистов всяких, корпоративов дорогих.
И так она активно уверяла, что все в порядке, что тут же возникали сомнения.
– Ну, что? – хлопнув его по спине, радостно поинтересовался отец. – Поздравил?
– Да, – кивнул Матвей, убирая в карман смартфон, – поздравил.
– Ну и хорошо, пошли, а то там женщины нас побеждают по всем статьям! – сказал он, имея в виду затеянную шумную настольную игру на очки и баллы.
– Нехорошо-о-о, – актерским басом согласился Матвей.
– Вот и я о том же, – хохотнул Петр Федорович.
После того как от непомерной усталости, не имея никаких сил что-то придумывать, он тогда осенью сказал отцу, что говорил с «женой», пришлось, понятное дело, объяснять и остальной семье столь не слабое заявление.
