Через несколько лет они помирились, встретившись на одном показе мод молодых модельеров, где Майя выставила три своих работы – просто так, не для форсу и покрасоваться, интересно было, как примут ее работу. Маэстро подошел, похвалил, сказал, что она большая умница и права, что стала шить и занялась именно этим, это ее. Обнялись, расцеловались, и мир был восстановлен.
Попросив у папы кредит, Майя оформила себя как частного предпринимателя и открыла свое небольшое ателье мод. Первое время обшивала только родственников, друзей и знакомых. Потом пошли те, кто видел ее работы и захотел нечто оригинальное и для себя. То знакомые знакомых и друзей, ну и так далее – пошло и поехало. За два года Майя смогла полностью отдать папе кредит и вышла на небольшие доходы, ей хватало, тем более что все равно жила она с родителями и папа, конечно, помогал финансово, если это необходимо.
Хотя такой уж большой потребности в тратах на себя у Майи не было – все, что касается ателье, полностью самоокупалось и все необходимые производственные затраты и вложения Майя производила с прибыли. Машину ей подарили родители пять лет назад, маленькую и компактную средней стоимости, никаких представительских классов и тяжеленных джипов – все скромненько, так и ездит на ней и менять пока не собирается. А что касается нарядов-прикидов, шопингов и бутиков, так Майя Львовна покупает только обувь, сумки и аксессуары, а все остальное она шьет на себя сама.
– Прямо все-все? – переспросил Батардин.
– Практически все, – кивнула она, подтверждая. – Я могу сшить абсолютно все: от нижнего белья до верхней одежды. Ну, разве еще кое-что из спортивной амуниции иногда покупаю, но что-то весьма специфическое из тех тканей, которые у нас не производятся, например, и их надо только заказывать из Европы или Америки, а так я и это сама шью.
– Слушай, с того самого момента, как я тебя увидел на перроне, мне не давала покоя одна мысль, – вспомнил вдруг Матвей – Почему ты в длинной юбке путешествуешь? Это, конечно, красиво и очень тебе идет и как-то необыкновенно – такая ты вся яркая, экзотическая, но это же неудобно, наверное: долгая, непростая дорога – самолет, поезд, катер, общественный транспорт…
– Мне удобно, – усмехнулась Майка и объяснила: – Может, большинству женщин покажется странным и неудобным, а я привыкла и часто ношу длинные юбки, они мне идут, совершенно освоилась. И мне нравится такой стиль. Женщины просто отвыкли от длинных подолов и разучились их носить, а когда приноровишься и всплывет из генной памяти этот процесс, то сильно удивляешься, насколько это удобно. И еще один момент: я не ношу брюки.
– Вообще? – поразился Матвей.
– Вообще, – усмехнулась Майя. – За редким исключением, только на спортивные занятия. Два раза в неделю я хожу на фитнес, вот туда надеваю, и то не совсем брюки, а такие широкие, в виде арабских шаровар. Если ты заметил, у меня нестандартная фигура.
– О, да-а! – с большим намеком и неким восхищением в тоне, многозначительно протянул Батардин. – Я заметил.
– Ну, вот, – продолжила Майя, – узкая талия, крупноватые бедра и такой крутой переход между ними. Девушка из арабского гарема, как говорит мой папенька. Поэтому всю свою одежду я шью себе сама, и мне приходится, буквально, как архитектору какому, конструировать вещи по сантиметру, чтобы они правильно и стильно сидели. А брюки мне совершенно не идут, они сразу разбивают фигуру на две части и портят ее ужасно, вот только шаровары еще кое-как можно носить, – и вздохнула тяжко, пожаловавшись: – Намучилась я с этой фигурой, если честно. Лет с четырнадцати на меня велись, просто как маньяки какие-то, пожилые мужики. Прохода не давали, от вполне интеллигентного комплимента и высказывания восхищения до попыток схватить, обнять. Черти что. Один даже повадился стихи писать и кидать в почтовый ящик. Вполне приличные стихи, без похабщины, но он меня там называл своей гетерой и всякое такое. Пока папа его не вычислил и не объяснил, где он ему и как стихи напишет.
– Это потому, что мужики в солидном возрасте глянцевых журналов не читают, фигню всякую по телику не смотрят, где их пытаются убедить, что женская красота, это скелет с прыщами, а четко разбираются в истинных женских достоинствах, – назидательно пояснял Батардин, – и для них, все, что «90-60-90», это суповой набор и ничего другого.
Он вдруг быстро подошел к двери, повернул защелку, закрыл замок, вернулся и, протянув руку к Майе, тихо позвал:
– Иди ко мне.
И она вложила в его руку свою ладошку, а он потянул на себя, подхватил, пересадил ее к себе на колени и сексуальным тихим голосом, признался:
– Мне очень нравится твоя фигура. Ну, просто очень, – наклонился еле-еле, коснулся ее губ и прошептал совсем уж соблазнительно: – Такая женственная, красивая, настоящая, умопомрачительная…
И поцеловал.
Майя ответила на поцелуй и уже не замечала, как стаскивает с Матвея футболку, помогает ему торопливо сбрасывать с себя одежду…
Матвей подхватил ее под мышки, приподнял и пересадил на свои бедра, как наездницу, и снова принялся целовать… И они вдруг оторвались друг от друга и посмотрели в глаза, и, не разрывая этот взгляд, он медленно и мучительно-чувственно вошел в нее.
И это было прекрасно!
Они шли к своей вершине медленно, чувствуя и переживая каждое движение, и, не прерываясь, так и смотрели в глаза друг другу… и только в самом конце, когда он увидел, как она прикусывает губу, удерживая стон в полный голос, охрипшим шепотом Батардин попросил:
– Кричи, если хочется, кричи, Весна…
Но она не стала, уткнулась ему в шею и удержала громкий протяжный стон…
Они долго еще так и сидели, обнимаясь.
– Я бы поел, – сипло сказал Батардин.
– С удовольствием, – поддержала дельное предложение Майя и расширила пожелания: – И попила бы тоже.
Матвей осторожно, с повышенной нежностью снял ее со своих колен, поцеловал коротким поцелуйчиком, посадил рядом на полку и принялся собирать раскинутые вещи.
– Я тогда пойду, чайку закажу у проводницы, – одевшись, решил он.
– Давай, – кивнула Майка.
Она смотрела на него и еле сдерживала себя, чтобы не сказать ему что-то особенное, чувственное или значительное. После того, что она сейчас пережила и какой восторг испытала, ее прямо подмывало на эти особенные слова, на особую нежность и интимность, на признания тихим многозначительным шепотом.
Но она сдержалась, а он, отперев замок, вышел из купе.
Они с аппетитом принялись есть, но тут поезд остановился на очередной станции, и Майя с Матвеем оставили начавшийся было ужин и решили выйти, хоть чуть-чуть постоять на воздухе. И даже прошлись немного по перрону, практически не разговаривая почему-то.
А когда вернулись в купе и продолжили ужинать, это их странное молчание отчего-то затянулось, прочно обосновавшись над ними и не собираясь рассеиваться, продолжало сгущаться и понемногу начинало давить своей непонятностью – словно им обоим стало неудобно за чувственный порыв и этот удивительный, невероятный секс, или грустно, или…
