Крайний Север и Арктика возрождаются и становятся мощным форпостом, как и положено достойной сильной стране. И сердце радуется, и словно дышится по-другому – с большой надеждой, а не с унынием и жуткой обидой за любимую профессию и любимый край – так это чувствовал последнее время Матвей.
Но все это в основном геополитика, а для самого Батардина главное – его работа. Кстати, она и стала тем краеугольным камнем, о который разбилась его семейная жизнь.
Если в Мурманске Катя еще как-то терпела вечное отсутствие дома Матвея, экономию денежную в ожидании нерегулярной зарплаты и как-то уживалась с его бабушкой и дедом Рогатиными, то в Архангельске она не ужилась с родителями Матвея и в первую очередь с Александрой Викторовной.
Молодые переехали сразу после смерти Фёдора Игнатьевича, а тут бабушка Аня стала болеть все сильней и умерла через полгода.
Дениске четвертый годик, ходит в садик, такой уж заботы и внимания не требует, и Кате в этой семейной грусти и скорби по ушедшим близким людям было скучно, тоскливо и неинтересно.
Подруг-знакомых не завела как-то, мужа не видит, как и свекра, а работать или взять на себя все домашние дела тоже не желала – пусть, мол, и свекровь делает что-то, а то я и с ребенком занимайся, и впахивайся тут по хозяйству на всех? Ну нет, на свою семью приготовлю и уберу-постираю, а она пусть о своей сама заботится. Александре Викторовне исполнилось тогда пятьдесят четыре года, она работала директором ведомственного детского сада, куда и внука пристроила на полдня, да еще успевала готовить на всю семью. К тому же женщинам приходилось в основном и общаться вдвоем, мужчины помимо работы пропадали еще и все выходные на строительстве дома.
Тут такое дело – несколько лет назад Петр Федорович купил у хорошего знакомого по случаю большой участок земли в деревне. Деревня старая, еще глубоко дореволюционная, далековато от города. После развала Союза остались в ней только несколько стариков, большая часть домов пустовала, разваливаясь. А места вокруг – сказочные! Леса, речка – виды, взгляд не отвести, и воздух, простор. А дома! Старинные срубы на века поставлены на большие семьи. У знакомого того умерла бабушка, а после нее остался участок с домом, а когда срочно деньги понадобились, продал.
Земли взяли много, а вот дом подкачал: из новоделов годов семидесятых, обветшал совсем. Пришлось снести, и решил Петр Федорович строить большой современный дом и перебираться всей семьей сюда.
Одно крыло для Матвея с семьей, в расчете на ее увеличение, другое для них с Александрой Викторовной и старшими Рогатиными, которых планировали из Мурманска к себе перевезти. Проект сделали, дед лично все контролировал и согласовывал с архитектором, и даже фундамент заложили, да и застопорилось все, как водится.
Оно и понятно – строительство денег требует и внимания, а когда у тебя свое предприятие еле-еле концы с концами сводит, да так, что работникам порой все свои деньги отдаешь на зарплату, какая уж тут стройка. Но, как только перебрались молодые в Архангельск, отец с Матвеем решили, что сами, уж как могут, займутся строительством и дом поднимут. Вот и пропадали все выходные в той деревне. Иногда рабочих нанимали, если средства имелись, но больше сами, своими руками делали.
Так и получилось, что Катя общалась в основном со свекровью, мужа практически не видя. И начались неизбежные при таком раскладе конфликты. Да и зарабатывал тогда еще Матвей не очень, чтобы шиковать. На курорт, например, не съездишь и каждый месяц к родителям и друзьям-подругам в Новый Уренгой не слетаешь. А ей хотелось – и курорт, и легкую обеспеченную жизнь. Это чуть позже, через пару-тройку лет пошли заработки хорошие и дела многие интересные у Матвея, а тогда…
Одним словом, взбрыкнула Катерина и подала на развод. Развели их как-то быстро и без затей, и заседание суда прошло пятиминутно – ребенка оставить матери, определить порядок общения с отцом и бабушкой-дедушкой в любое время по их желанию.
И, забрав сына, Катя укатила в Новый Уренгой к родителям и подружкам.
А Матвей впрягся в работу отцовского предприятия выше макушки. Так и работает до сих пор.
– Ладно, хватит обо мне, – постановил он.
За время его рассказа они успели попить чайку и перекусить, выйти постоять на платформе во время одной из остановок.
Майя все задавала и задавала вопросы, расспрашивала с живейшим участием и интересом – подробно, многое просила объяснять и слушала просто завороженно. Батардин и не заметил, как полностью погрузился в воспоминания и начал делиться наболевшим на сердце за родную авиацию и Крайний Север.
Даже не понял, как увлекся, пытаясь описать и передать словами природную красоту Заполярья: леса, тундру, льды и это невероятное северное сияние посреди черного неба в звездах, от которого захватывает дух, когда ты летишь через ночь, а оно разливается от края до края, как замирает и звенит что-то в душе от этой красоты. Как посмеиваясь, вспоминал разные курьезные случаи и истории, случавшиеся в полетах, как описывал друзей, которых приобрел на всю жизнь, и интересных людей, с которыми приходилось сталкиваться. Майе даже удалось вытянуть из него парочку историй про аварийную посадку в тундре и один совсем экстремальный полет, хотя обычно Матвей не рассказывал такое никому.
Эта девушка умела слушать! Да что там! Она умела слушать так, словно находилась рядом с ним в том его прошлом и разделила все – горечь недоумения, обиду и бессилие от развала авиации, и все трудности и радости полетов, и смотрела вместе с ним из кабины на черное звездное небо, где полыхало изумрудным огнем северное сияние, и не могла дышать от этой красоты.
Она умела задавать правильные вопросы, плакала и смеялась вместе с Матвеем, и сопереживала, и всхлипывала от эмоций и смотрела восторженными сияющими зелеными глазищами…
Матвей опомнился только когда почувствовал, что охрип и, глянув на часы, понял, что проговорил несколько часов подряд.
– Как тебе это удалось? – искренне удивился он.
– Что? – улыбнулась хитро Майка.
– Да разговорить меня! Я никогда в жизни столько не болтал и уж тем более так не откровенничал.
– Просто мне невероятно интересно, а ты очень здорово рассказывал, – пожала плечами девушка и предположила: – И, может, тебе впервые захотелось кому-то рассказать о себе и поделиться наболевшим.
– Да я тут тебе такое выложил! – возмутился Батардин, усмехнувшись. – Весна моя, а ты часом всякими там гипнозами не владеешь?
– Не владею, – рассмеялась она. – И ты снова назвал меня Весна.
– Мне нравится. Впрочем, твое имя мне тоже очень нравится, – и потребовал: – А теперь давай-ка ты о себе расскажешь, твоя очередь. А начнешь с того же продуктивного вопроса, что задала мне ночью: ты вообще кто? По жизни?
– По жизни я портниха, – очень серьезно отрапортовала Майя. – Или швея, а еще модельер – разработчик одежды и реставратор тканей. Вот как-то так. И ничего героического, как у тебя.
