Хансен не заметил суматохи, поднявшейся у него за спиной в аэропорту – у него ослабел слух, поскольку он много лет стрелял, не защищая уши, – и не смог узнать о случившемся на следующий день на работе, так как заранее присоединил к флоридской командировке два дня отпуска. Это была обычная практика Хансена – после своего ежегодного Специального визита проводить день-другой подальше от работы и от семьи.
Когда же Хансен наконец-то услышал о Фрирсе, его первым побуждением было отправиться в аэропортовский «Шератон» и раз и навсегда разделаться с этим зарвавшимся скрипачом. Он даже доехал до «Шератона», но к тому времени верх снова взяла холодная, аналитическая часть его гениального интеллекта. Если Фрирс погибнет в Буффало, каким бы образом убийство ни было совершено, это непременно повлечет за собой расследование, в ходе которого наверняка всплывет все то, что этот болван кричал в аэропорту, а после этого к делу, в свою очередь, может подключиться чикагская полиция, которой ничто не помешает вновь открыть дело Кристал Фрирс.
Хансен решил дождаться, пока чернокожий старик вернется к своей одинокой жизни в Нью-Йорке и отправится в свое намеченное гастрольное турне. Хансен уже в подробностях выяснил маршрут этой поездки и пришел к выводу, что Денвер будет прекрасным местом для того, чтобы сымитировать там сцену убийства с ограблением. Фатальный выстрел. Скромный некролог в «Нью-Йорк таймс». Но этот план имел свои недостатки: Хансену пришлось бы переезжать с места на место, чтобы держаться поблизости от Фрирса во время турне, а после переездов всегда остаются всякие записи; правда, убийство в другом городе должно было a priori означать, что Хансен не мог иметь никакого отношения к расследованию убийства. И, что тоже было весьма немаловажно, Хансен просто не хотел ждать. Он хотел, чтобы Фрирс умер. Как можно скорее. Но ему требовался некто, человек, который стал бы очевидным подозреваемым, на которого повесят это убийство и которого убьют, так как он окажет сопротивление при аресте.
Через несколько минут Хансен возвратился в дом и снова возобновил движение от гостя к гостю, смеясь, рассказывая анекдоты, подшучивая над тем, что теперь, в возрасте пятидесяти лет, он тоже начинает ощущать себя смертным, – по правде говоря, он никогда не чувствовал себя более сильным, более крепким, более живым. При этом он придерживался твердого курса в сторону кухни, где находилась Донна.
Его пейджер завибрировал.
Хансен посмотрел на номер.
– Вот дерьмо, – негромко произнес он. Ему совершенно не было нужно, чтобы эти клоуны вваливались к нему в дом в день рождения. Он вошел в свою спальню, чтобы взять сотовый телефон – его пасынок сидел за компьютером, к которому сходились все проводные телефонные линии, – и, резко ударяя по кнопкам, набрал номер.
– Где вы находитесь? – спросил он. – Что случилось?
– Мы прямо возле вашего дома, сэр. Мы оказались поблизости и имеем некоторые новости, но нам не хотелось бы нарушать ваш юбилейный прием.
– Это вы правильно решили, – одобрил Хансен. – Оставайтесь на месте. – Он надел спортивную кашемировую куртку, спустился на первый этаж и, провожаемый похлопываниями по плечу и пожеланиями не задерживаться, вышел на улицу. Парочка ждала возле своего автомобиля в самом конце подъездной дорожки; оба переминались с ноги на ногу, чтобы согреться.
– Что случилось с вашим автомобилем? – осведомился Хансен. Даже при очень слабом свете, чуть достававшем сюда от дома сквозь снегопад, он хорошо видел, как изуродовали машину.
– Эти гребаные засранцы разрисовали нас, пока мы… – начал было детектив Брубэйкер.
– Эй, – прервал его Хансен, – подбирайте выражения. – Он терпеть не мог неприличных слов и вульгарности.
– Извините, капитан, – сказал Брубэйкер. – Мы с Майерсом этим утром вели объект, а в это время местные хулиганы изгадили из баллончиков нашу машину. Мы…
– Что у вас за важные новости, которые не могли подождать до понедельника? – снова перебил Хансен. Брубэйкер и Майерс были грязными продажными копами, партнерами того грязного продажного копа, Хэтуэя, после гибели которого весь отдел рыдал крокодильими слезами. Хансен терпеть не мог продажных копов, даже в большей степени, чем непристойную брань.
– Кёрли умер, – сказал Майерс.
Хансену пришлось на секунду задуматься.
– Генри Пруитт, – сказал он. Это был один из трех недавно освобожденных преступников, которого нашли на шоссе I-90. – Он не приходил в сознание?
– Нет, сэр, – ответил Брубэйкер.
– Тогда зачем вы меня побеспокоили? – Никаких реальных доказательств того, что произошло тройное убийство, не было, и показания, которые дали посетители ресторана, не совпадали друг с другом. Полицейский, одетый в форму, которого оглушили, когда он справлял нужду, ничего не помнил и сделался посмешищем всего отдела.
– У нас появились соображения, – заявил детектив Майерс.
Хансен с трудом сдержался, чтобы не ответить на эти слова должным образом, и молча ждал продолжения.
– Парень, которого мы сегодня вели… Он тоже недавно вышел из Аттики, – заговорил Брубэйкер.
– Каждый четвертый житель нашего прекрасного города или побывал в Аттике, или связан с кем-нибудь из ее постояльцев, – заметил Хансен.
– Да, но этот громила, вероятно, знал Марионеток, – сказал Майерс. – И имел мотивы для того, чтобы убрать их.
Хансен стоял в снегу и ждал, что они скажут дальше. Некоторые из его гостей уже начали отъезжать. Прием предполагался непродолжительным, подавались только напитки почти без закусок, а к обеду должны были остаться лишь несколько его самых близких друзей.
– Банда «Мечети» блока «Д» провозгласила фетву против нашего парня, – сказал Брубэйкер. – Награда десять тысяч долларов. Фетва – это…
– Я знаю, что такое фетва, – перебил Хансен. – Я, по-видимому, единственный из офицеров в отделе, кто прочел Салмана Рушди.
– Да, сэр, – сказал Майерс, словно пытался извиниться за своего напарника. Два башмака пара.
– Так из чего же вы исходите? – поинтересовался Хансен. – По-вашему, Пруитт, Тайлер и Бэйнс, – он никогда не употреблял прозвища или непочтительные эпитеты, когда говорил о мертвых, – попытались нажиться на щедрости «Мечети» блока «Д», а подозреваемый успел разделаться с ними раньше, чем они с ним?
– Да, сэр, – подтвердил детектив Брубэйкер.
– Как его зовут?
– Курц, – доложил Майерс. – Джо Курц. Он сам недавно освободился. Отсидел одиннадцать лет из восемнадцати, которые ему дали за…
– Да, да, – уже не скрывая нетерпения, перебил Хансен. – Я видел его дело. Он был в числе подозреваемых в причастности к массовому убийству членов банды Фарино, которое случилось в прошлом ноябре. Но никаких доказательств его связи с событием не нашлось.
– Когда дело касается Курца, то доказательств и не может быть, – горестно проронил Брубэйкер. Хансен знал, что Брубэйкер имел в виду смерть своего приятеля Джимми Хэтуэя. Хансен на довольно долгое время уезжал из Буффало, и как раз в это время Хэтуэй был убит, но Хансену доводилось встречаться с этим человеком, и он считал его, пожалуй, самым глупым полицейским из всех, с которыми ему когда-либо приходилось встречаться, и при этом едва ли не самым болтливым. Согласно профессиональному мнению Хансена, которое разделялось большинством старших офицеров, включая ветеранов, проработавших в полиции много лет, причиной гибели Хэтуэя послужила его тесная и давняя связь с бандой Фарино.
