В первые дни и недели Крозье отказывался снимать на ночь короткие штаны из оленьей шкуры, хотя леди Безмолвная неизменно спала голой, но в скором времени обнаружил, что в них чересчур уж жарко. Все еще слишком слабый, чтобы испытывать физическое влечение к женщине, он вскоре привык забираться под меховые полости в чем мать родила и надевать сухие, не пропитанные по том штаны и прочую одежду только по пробуждении утром.
Всякий раз, когда Крозье ночью просыпался голый рядом с Безмолвной под меховыми полостями, распаренный от тепла, он пытался вспомнить все месяцы на боту «Террора», когда он постоянно мерз во влажной одежде, а в темной жилой палубе вечно капало с обледенелых стен и подволока и воняло керосином. В голландских палатках было еще хуже.
Сейчас он надвигает пониже на лоб отделанный мехом капюшон парки, чтобы защитить лицо от холода, и оглядывается по сторонам.
Разумеется, сейчас темно, как ночью. Крозье понадобилось много времени, чтобы смириться с мыслью, что он провел в беспамятстве — или был мертвым? — много недель после того, как в него стреляли, прежде чем впервые очнулся и осознал присутствие Безмолвной рядом; но во время их долгого санного похода над южным горизонтом наблюдалось лишь кратковременное тусклое свечение — значит, вне всяких сомнений, сейчас по меньшей мере ноябрь. После переселения в снежный дом Крозье пытался вести счет дням, но из-за постоянной темноты снаружи и странного режима сна и бодрствования (ему казалось, иногда они спят по двенадцать часов кряду) он не знал наверное, сколько недель миновало со времени их прибытия сюда. Вдобавок из-за снежных бурь они часто сидели в доме невесть по сколько дней и ночей подряд, питаясь только рыбой и тюлениной из запасов, хранившихся в «морозильной камере».
Созвездия в небе — сегодня оно очень ясное, а значит, день очень холодный — являются зимними созвездиями, и воздух такой морозный, что звезды дрожат и мерцают в высоте, как на протяжении многих лет, когда Крозье наблюдал за ними с палубы «Террора» или любого другого корабля, на котором ходил в Арктику.
Разница только в том, что сейчас он не чувствует холода и не знает своего местоположения.
Крозье идет по следам Безмолвной вокруг снежного дома и направляется к покрытому льдом берегу и покрытому льдом морю. На самом деле у него нет необходимости идти по следам, поскольку он знает, что заснеженный берег находится ярдах в ста к северу от снежного дома и что Безмолвная всегда выходит на лед, когда охотится на тюленей.
Но, даже ориентируясь здесь по сторонам света, он все равно не в состоянии определить свое местоположение.
От лагеря Спасения и всех прочих лагерей, разбивавшихся на южном побережье острова Кинг-Уильям, замерзшие проливы всегда находились к югу. Возможно, они с Безмолвной сейчас находятся на полуострове Аделаида, расположенном через пролив к югу от Кинг-Уильяма, или даже на самом острове, но где-то на восточном или северо-восточном побережье, не нанесенном на карту.
Крозье совершенно не помнит, как Безмолвная перетаскивала его к палатке после нападения Хикки — или сколько раз меняла место стоянки, прежде чем он вернулся с того света, — и лишь очень смутно представляет, сколько времени продолжалось их путешествие на санях с рыбными полозьями, прежде чем она построила снежный дом.
Они могут находиться где угодно.
Даже если они двигались на север, они могут находиться вовсе не на Кинг-Уильяме, а на одном из островов в проливе Джеймса Росса к северо-востоку от Кинг-Уильяма или на каком-нибудь не нанесенном на карту острове либо к востоку, либо к западу от Бутии. В удалении от берега здесь начинаются холмы — не горы, но холмы, значительно выше всех, какие Крозье видел когда-либо на Кинг-Уильяме, — и само место стоянки защищено от ветра лучше любого из тех, что он или его люди находили когда-либо, включая лагерь «Террор».
Шагая по скрипящему снегу и хрустящей гальке к морскому льду, Крозье думает о сотнях предпринятых им за последние недели попыток объяснить Безмолвной, что ему необходимо уйти, найти своих людей, вернуться к своим людям.
Она всегда смотрит на него без всякого выражения.
Постепенно он пришел к мысли, что Безмолвная понимает его — если не слова, произносимые на английском, то чувства, за ними скрытые, — но никогда не отвечает, ни взглядом, ни на языке веревочных фигур.
Ее способность все понимать — и развившаяся в нем самом способность улавливать сложные мысли, скрытые за пляшущими веревочными фигурами у нее между пальцами, — граничит со сверхъестественной. Иногда он чувствует такую близость со странной туземной девушкой, что, просыпаясь среди ночи, не сразу понимает, где чье тело. Порой на льду он слышит, как она зовет его из темноты, прося подойти поскорее или принести гарпун, веревку или инструмент… хотя у нее нет языка, и она ни разу не издала ни звука в его присутствии. Она понимает очень многое, и временами Крозье кажется, что именно ее сны он видит каждую ночь, и он задается вопросом, не приходится ли девушке видеть его кошмарный сон про священника в белых одеяниях, нависающего над ним, ожидающим причастия.
Но она не желает отвести Крозье к его людям.
Трижды Крозье пытался уйти один — потихоньку выползал из снежного дома, когда она спала или притворялась спящей, прихватив с собой лишь сумку с тюленьим салом для поддержания жизни да нож для защиты, — и все три раза заблудился: дважды в глубине острова или полуострова, где они находятся, и один раз далеко на морском льду. Все три раза Крозье шел, пока хватало сил — вероятно, по несколько дней подряд, — а потом падал, готовый принять смерть как справедливое наказание за то, что он оставил своих людей умирать.
Каждый раз Безмолвная находила его. Каждый раз она укладывала Крозье на медвежью полость, накрывала шкурами и молча тащила многие холодные мили обратно к снежному дому, где отогревала его обмороженные руки и ступни на своем голом животе под меховыми покрывалами и не смотрела на него, пока он плакал.
Сейчас он находит девушку в нескольких сотнях ярдов от берега; она склоняется над тюленьей отдушиной во льду.
Как бы он ни старался — а он старался, — Крозье еще ни разу не удавалось отыскать ни одной чертовой отдушины. Он сомневается, что в силах найти таковую летом при свете дня, а уж тем более при свете луны и звезд или в кромешной тьме, как Безмолвная. Вонючие тюлени чрезвычайно умны и хитры, и не приходится удивляться, что его люди сумели подстрелить всего нескольких за все месяцы, проведенные на льду, и ни одного не убили через отдушину.
С помощью своей говорящей веревки Безмолвная объяснила Крозье, что тюлень может задерживать дыхание под водой всего на семь или восемь минут — самое большее на пятнадцать. (Эти единицы времени Безмолвная обозначила определенным количеством ударов сердца, но Крозье полагал, что перевел их в минуты достаточно точно.) Если он понял Безмолвную правильно, у каждого тюленя есть своя территория, как у собаки, волка или белого медведя. Даже зимой тюлень должен защищать границы своей территории, и потому, чтобы обеспечить себя достаточным запасом воздуха в своих подледных владениях, тюлень находит самый тонкий лед и выдалбливает там конусообразную отдушину, достаточно широкую в нижней части, чтобы туда поместилось все тело, но с предельно маленьким отверстием на самой поверхности льда, через которое может дышать. Безмолвная показала Крозье острые зазубрины на ластах мертвого тюленя и для пущей наглядности поскребла ими лед.
