— Вставай, — услышал Иван над собой, открыл глаза и увидел женщину, склонившуюся над ним, так что ее волосы падали ему на лицо, — вставай, сколько можно спать?
Иван попробовал подняться. С первого раза ему это не удалось, но потом он все-таки поднял голову и огляделся. Собственно, оглядываться было не на что — он лежал в купе, возле него сидела женщина в каком-то прикольном официальном костюме и курила беломорину, выпуская дым прямо ему в лицо, отчего ему становилось еще хуже, хоть, казалось бы, куда хуже.
— Где я? — спросил он, даже не ожидая в ответ ничего хорошего.
— Сынок, — сказала женщина, — ты в Мариуполе, и я сегодня — твоя мама.
— Мама, — повторил Иван и снова упал.
В сознание он пришел через пару часов. Женщина зашла в купе и выставила на столик разные компрессы, примочки, бутылочки с микстурами и другие вещи, с помощью которых она собиралась вернуть подопытного к жизни.
— Кто вы? — снова спросил Иван.
— Сынок, — сказала женщина, — я твой бодун, и отныне ты будешь слушаться меня.
— Что значит «отныне»? — не понял Иван.
— Отныне, — сказала женщина, — это с тех пор, как я выкупила тебя у цыган на станции Мариуполь-пассажирский и перевезла сюда, на сортировочную, где нам с тобой, видимо, и придется пережить несколько ближайших дней.
— Тетя Ева, — наконец понял Иван и откинулся на подушку.
— Ну-ну, — сказала тетя Ева, — все будет хорошо.
Она взяла компресс и наклонилась над Иваном. Волосы у нее пахли лекарствами и сухой травой. Она коснулась кожаного авиаторского шлема, в котором он спал, и Иван вдруг притянул ее к себе. Она сначала засветила ему мокрым компрессом, но неожиданно попустилась и бросила компресс на соседнюю полку. Иван даже не знал, что с ней делать, просто касался ладонями ее лица, размазывая помаду и тушь. Тогда она схватила его за шкирку и резким движением разорвала его рубашку. Ну а потом они уже начали возиться в теплых плацкартных простынях и в своей одежде. Он расстегивал ее застежки, она терзала его рубашку; он касался губами ее сережек, она кусала его вены и ключицы; он стягивал с нее все, что можно было стянуть, она вылизывала языком его нёбо. Он перевернул ее и посмотрел на нее сверху — у нее были крашеные темные волосы и куча разных украшений на шее — разные амулеты, бусы, цепочки, иконки и сатанинские знаки. Он долго и тщательно перебирал их пальцами, приглядывался и принюхивался к ним, так что она не выдержала, сбросила его с себя и просто оттрахала, насколько женщина может сделать это с мужчиной в дорожных условиях, то есть долго и страстно.
— Что мы здесь делаем, Ева? — спрашивал он.
Стоял августовский вечер, они закрылись в своем купе, одни на целый вагон. Она лежала на нем и учила его курить беломор.
— Мы ждем груз, — ответила Ева.
— А когда он будет? — Иван закашлялся.
— Не знаю, — ответила Ева, — сходи к начальнику станции, спроси, может, он что-то знает.
— Ладно, — сказал Иван, — хорошо.
Забрал у нее из рук папиросу, забычковал и полез целоваться.
Потом он долго блуждал среди товарняков, среди цистерн и почтовых вагонов, переходил рельсы, топтал красную вокзальную траву, пытаясь выйти к станции, наконец увидел какого-то железнодорожника, который и объяснил ему, как найти начальника станции. Начальник станции к работе относился фанатично, поэтому на станции и ночевал. Иван подошел к его кабинету, постучал.
— Я раздетый, — крикнул начальник.
— Спасибо, — ответил Иван и вошел.
Начальник сидел на кровати в розового цвета семейных трусах и офицерской шинели, которую он использовал вместо халата.
— Ты кто? — недовольно спросил он Ивана.
Иван путано объяснил.
— Ага, — ответил начальник, — знаю твоих родственников, они меня когда-то от негров спасли, я должник, — сказал он и повел Ивана показывать станцию.
Он шел впереди, в железнодорожной фуражке, китайских кроссовках и офицерской шинели на голое тело. Иван шел следом в авиаторском шлеме. Ему начинал нравиться этот бизнес, к тому же нравилась Ева, к тому же она научила его курить — чем не начало нормальной жизни? Впереди шел начальник станции и объяснял:
— Это, — говорил он, — сахар, это — насосы, тут у нас нефть, а тут — радиоактивные отходы. Никто, блядь, не знает, а они у нас тут уже второй месяц стоят. Это вагоны Минобороны, они зимы ждут, хотят в Россию перегнать и продать на Кавказ.
— Тут у нас аммиак, тут у нас тоже аммиак, на хуй никому не нужный, — объяснял он Ивану. — Завезли и бросили, а мне охранять. Так, дальше, тут гипсокартон, будем гнать на Харьков, тут станки, тут снова сахар. А тут, посмотри, — он подвел Ивана к бесконечному товарняку, последними вагонами терявшемуся в синем августовском воздухе. — Знаешь, что это? Это наркотики.
— Как наркотики? — не поверил Иван.
— Так, натурально, наркотики, — ответил начальник станции и застегнул шинель на верхнюю пуговицу, — сорок вагонов наркотиков.
— А как же? — растерялся Иван.
— А вот так, — объяснил начальник станции. — Они у нас как хлопок проходят по накладным, посредников перестреляли, и они тут уже второй год стоят, представляешь?
Вдруг засигналила рация, начальника вызвали к телефону, он пожал Ивану руку, сказал заходить, если что, и побежал на станцию, взмахивая полами шинели. Иван покрутился возле вагонов с наркотиками и пошел к Еве.
Так прошла неделя. Груз в порт все не прибывал, Ева писала братьям все реже, Иван из вагона почти не выходил. Они целыми днями лежали на теплых простынях и занимались любовью. Ева сначала научила его не кончать сразу, потом — кончать вместе с ней. Она засыпала первой, и Иван долго разглядывал ее тело. По возрасту она была как его мама, только выглядела лучше и умела, очевидно, больше. Иван перебирал ее металлические и пластмассовые ожерелья, ощущал, как к утру охлаждается серебро ее сережек и перстней, наблюдал, как лущится лак на ее ногтях, смотрел, как отрастают ее волосы. Она просыпалась, и тогда засыпал он. Она надевала свою официальную одежду, красилась и приобретала цивильный вид, но тут он просыпался и тянул ее в постель, и так без конца.
— У тебя есть дети? — спрашивал он ее.
— У меня есть общественные обязанности, — отвечала Ева.
Она запретила ему расспрашивать о ее жизни, говорила, что она на работе, угрожала, что, если он будет ее доставать, она напишет братьям и пожалуется, как он, то есть Иван, вместо того, чтобы заниматься ритуальными услугами, занимается с ней оральным сексом. Иван конфузился, затихал и шел бродить среди товарняков. Он познакомился с железнодорожниками, железнодорожники с уважением отзывались о своем начальнике станции, говорили, что чувак уже второй год прячет где-то на станции сорок вагонов наркотиков и никто не знает где. Кое-кто из железнодорожников допускал, что и сам начальник не знает. Иван на это многозначительно молчал. Вечерами они садились под вагонами и курили анашу. Ивану нравилось ходить бесконечными августовскими вечерами вдоль товарняков, читая маркировки и прислушиваясь, что там у них внутри. Иногда он заходил к начальнику станции. Комната начальника станции была заставлена ящиками с вином. Начальник откупоривал бутылку, и они сидели до утра у открытого окна, за которым начиналась сортировочная станция с сотней тысяч товарных вагонов.
