– Ну, понятно, – вздохнул Константин. – Ладно, теперь пошли, Николка Панин, говорить будем, что да как тебе сказать князю Мстиславу.
Инструктировал князь посланца недолго. Парень оказался понятливым, но ершистым, заартачился почти сразу.
– Ты мне, княже, поведай лучше, каков он нравом. Что любит, а чего нет. Так-то оно мне сподручнее будет. А слова я и свои подберу. Чужие – они не от сердца будут, натужные, а тут надобно, чтоб все из души шло.
– Вон ты как заговорил, – протянул задумчиво князь. – А что, может, ты и прав. Ну, тогда слушай…
Рассказывал Константин недолго. Трудно составить мнение о человеке, которого ты и в глаза-то ни разу не видел. Хорошо хоть, историки российские не подвели, подробно о нем живописали. Вспомнил бывший учитель его поведение в некоторых ситуациях, прикинул, чем тот руководствовался, когда принимал то или иное решение, да какие чувства им владеть могли, чтобы он именно так, а не иначе поступил. Исходя из всего этого, князь и попытался вылепить примерный характер Мстислава Удатдого. Сказал, что он честолюбив, что любит, когда все по старине решается, что доверчив. Подумав немного, добавил еще, что он и вспыльчив бывает, хотя и отходчив тоже, то есть не злопамятен.
– Так что ты там смотри, не разозли его часом, – предупредил Николку.
– Так ведь отходчив, – возразил тот.
– Это так. Стоя у твоего бездыханного тела, он, может, и пожалеет того, что натворил. Вот только тебе от этого легче уже не станет. Теперь вот еще что – слово честное для него не пустой звук. Попробуй как-то на это разговор перевести. И еще одно… – Словом, много чего еще наговорил Константин, вконец заинструктировал бедного парня. Но Николке вроде бы все ясно стало. Покивал понимающе, когда Константин речь свою закончил, поблагодарил вежливо.
– Вроде бы видать мне его стало, – заявил уверенно. – Только вот… – и осекся, вздыхая да на князя стеснительно поглядывая.
– Ну что еще? – спросил Константин почти грубо.
Уж очень не хотелось ему отправлять на смерть этого паренька, чистого, как слеза ребенка, потому и пытался этой суровостью вредную жалость в себе задавить.
– Да я… – начал было и опять замолчал парень, улыбаясь застенчиво.
– Сказать кому что-то надо или передать? – поторопил Константин. – Ты не стесняйся, пользуйся случаем. Тебе сейчас многое можно. Почти все.
– Слыхал я, княже, что ты, не в обиду будь сказано, тайным словом владеешь, и будто слова этого даже нечисть слушается, – начал он робко, но видя, что Константин не гневается, во всяком случае внешне, уже посмелее продолжил: – Может, ты и меня того…
– Чего того? – оторопел от неожиданности Константин.
Он и впрямь ожидал что угодно услышать, но чтоб такое!
– Заговорил бы ты меня, княже, а? Все больше надежды уцелеть. Ты не подумай чего, – заторопился Николка с пояснением. – Не за себя боюсь. Но ежели со мной беда приключится, тогда Третьяка очередь настанет, – кивнул он на белобрысого парня, нетерпеливо переминавшегося поодаль. – А у него три сестры, мал мала меньше, и матерь болезная. Никак ему нельзя. И чтоб он не шел, мне самому все сполнить надобно, для того и выжить хочу. Или… брешут люди, и не знаешь ты слова заветного?
С трудом, еле-еле, но удержался Константин от правдивого ответа. В конце-то концов, чем он рискует, если и впрямь пробормочет чего-нибудь под нос. Коли такая слава о нем уже идет, то он все равно ничего не теряет. Зато у этого, как там его, Николки Панина, глядишь, уверенности поприбавится, а в таком многотрудном деле психологический настрой ох какую добрую службу сыграть может. Или, наоборот, плохую. Как получится.
– Пойдем, – решительно взял он его за плечо и повел на опушку леса. – Костер вот здесь разведи, да пожарче, – ткнул он пальцем в трухлявый пенек. – Я отойду ненадолго. Вернусь, чтобы горело вовсю, – предупредил строго.
Сам же пошел в лесок подальше, чтобы ветку почуднее найти. Довольно-таки быстро на глаза попалась подходящая, которая чуть ли не крючком извивалась.
«Для колдовства самое то, – хмыкнул Константин. – Теперь осталось лишь придумать, что именно говорить. Желательно что-то загадочное, непонятное, чтоб проняло парня. И обязательно в рифму. Колдуны с ведьмами всегда в рифму говорят», – сформулировал он необходимые для заклинания условия.
– Шурум-бурум, кишмиш-камыш… Нет, не то… Го-ди-моди, броди в огороде… Да что за ерунда, ты еще му-си-пуси скажи, – оборвал себя.
Сочинять явно не получалось. Хотел было положиться на экспромт, авось кривая вывезет, но в последний момент его осенило.
– Рифма, говоришь. Ладно, будет тебе рифма, – бормотал он весело.
Вышел он к ярко, горящему костру бодрый и энергичный, опасаясь только одного – не забыть бы чего.
– Становись здесь, – указал он властно. Николка послушно встал.
Князь неспешно очертил вокруг него своей веткой почти правильный круг. На сырой земле черта эта получилась глубокой и четкой, почти зловещей. Николка даже слегка оробел, но потом уверил себя, что ничего страшного нет – в конце концов, князь же для него старается. Какие-то магические треугольники, квадратики и загадочные нерусские буквы он уже воспринял значительно спокойнее. Возможно, если бы он изучал геометрию, тригонометрию, физику и прочие науки, то ему бы стало совсем спокойно, поскольку там присутствовали почти все синусы и косинусы.
– Глаза зажмурь, – последовала новая команда. – Правильно, вот так. А теперь руки перед собой вытяни.
Константин подумал, чего бы еще такое ляпнуть, но ничего умного в голову больше не приходило. Ну и ладно. И тогда он приступил к заговору, стараясь выговаривать все слова сурово и важно. Получалось вроде бы угрожающе, даже с подвыванием, ну да это еще лучше. Главное, чего он опасался, так это того, чтоб не сбиться. Запинающийся колдун – это было бы совсем плохо.
Заклинаю тебя от злата,
От полночной вдовы крылатой,
От болотного злого дыма,
От старухи, бредущей мимо…
Во время чтения он легонько водил веточкой по ладоням и лицу Николки, а после окончания каждой строчки слегка стегал по вытянутым рукам.
Змеи под кустом,
Воды под мостом,
Дороги крестом,
От бабы – постом.
От черного дела,
От лошади белой!
[93]
– Все, Николка, – вздохнул устало колдун-самоучка.
Спецназовец послушно открыл глаза. По лицу князя ручьем тек пот – уж очень жаркий костер раскочегарил парень.
– Трудное это дело, поди, ведовство-то? – произнес он сочувственно, глядя на вспотевшего князя, и заметил: – Вон как взопрел, за ради меня стараясь.
