Тот памятный разговор с батюшкой состоялся чуть ли не перед самым отъездом. Да и то сорвалась она попросту, когда Мстислав Мстиславович, округлив глаза, стал рассказывать ей про Константина, да про то, каким зверем рязанец оказался, и даже князей не пощадил – повесил прилюдно.
Хотя нет. Тогда-то она как раз смолчала. Это уж потом, когда отец начал ей рассказывать, что Константин, помимо всего прочего, еще и язычник тайный, да не просто богам старым молится – то полбеды. Он ведь вовсе дьяволу душу продал, с нечистью спознавшись. Печать каинову на нем сам епископ приметил, а дружинники Константиновы сами сказывали, будто он с водяным разговоры разговаривал и все, поди, о колдовстве и прочей мерзости. Вот тут-то Ростислава и не стерпела.
– Эх, батюшка, – молвила печально, а в голосе такая тоска надрывная прозвучала, что Мстислав смолк в изумлении.
Зато Ростислава молчать уже не могла, вс как было рассказала. Лишь об одной стороне умолчать попыталась – о делах сердечных, да и то не сумела до конца утаить – почуял Мстислав. А уж остальное как на духу выложила. И так рассказ этот князя озадачил, что даже когда дочь из светелки вышла, он еще битый час по ней безостановочно из угла в угол вышагивал и все бормотал:
– Нет, ну как же так? Ведь жизни своей не пожалел… А епископ-то иначе все рек. Но и Ростислава солгать не могла. К тому ж такое и не выдумаешь…
И возопил отчаянно, подняв руки к небесам:
– Да кто же ты есть такой, рязанец окаянный?!
Но небеса молчали. То ли не знали они этого, то ли считали, что Мстиславу Удатному лучше самому попытаться понять и ни к чему очевидное подсказывать…
Разумеется, об этом разговоре и вовсе никто ничего не знал, ни Вейка верная, ни супруг Ярослав, ни тем более Любомир.
Куда уж Константину гонца-храпуна расспрашивать. Да хоть пытай – все равно тот ни словечка бы не промолвил.
Махнул князь досадливо рукой и повелел, чтобы все военачальники, кто в Рязани есть, немедля в гриднице собрались. Хотя собираться-то особо и некому было. В стольном граде только тысяцкий Булатко был, который пешим рязанским полком командовал, да еще Изибор Березовый Меч. Этот со своим заместителем Козликом княжеской дружиной заведовал. Ну и еще старший из трех десятков спецназовцев, которых Вячеслав в городе оставил.
Носил старшой звучное и очень гражданское имя Мирослав. Глянув на него, никак нельзя было сказать, что этот не очень поворотливый, даже медлительный несколько мужик может запросто незамеченным прокрасться к стенам любой крепости, как бы ни высматривали его сверху бдительные вражеские часовые. И не только прокрасться, но и бесшумно влезть по ней на самую верхотуру, а там все так же тихо, с одного удара, уложить на землю детину вдвое выше себя ростом – сам Мирослав невысок был – и втрое шире себя в плечах. Константин и сам бы не поверил, если бы лично все его фокусы не наблюдал, когда Вячеслав в присутствии князя экзамены у подопечных принимал. Не все с заданиями справились, а вот Мирослав со своим – с блеском.
Добавилась к присутствующим и пара воевод, которые с юга приехали, – Искрен из Пронска и Юрко Золото, который хоть и в сотниках числился, но имел от Константина все полномочия и трудился самостоятельно, всемерно ускоряя дальнейшие работы в Ряжске по укреплению городских стен. Оба они за мастерами прибыли да за гривнами.
Словом, мало кто из руководства военного в Рязани сейчас находился. В основном они либо по городам своим сидели, либо с верховным воеводой Вячеславом зеленую молодежь обучать укатили.
«Ну и ладно, – вздохнул Константин. – Пока и этих хватит».
Когда собрались и узнали, в чем дело, князь принялся им задачи ставить. Что в первую очередь надлежит сделать, что во вторую, что в третью. Тому же Изибору повелел гонцов готовить в другие города. Самых быстрых и сноровистых нынче же – каждый час дорог становился – к Вячеславу отрядить со строгим повелением собрать все, что только есть у него там из ополчения, и немедленно возвращаться обратно, но не в Рязань, а сразу под Ростиславль. Именно там, на западной границе княжества, близ самых черниговских владений, решил Константин врага встретить. Прочие гонцы пусть пока готовятся к тому, чтоб завтра рано утром выехать.
Сам князь вознамерился еще дальше мчать – под Угру, и налегке, взяв с собой только спецназовцев, но до этого, уже окончив совещание, оставил у себя в гриднице обоих воевод южных городов.
– Дело у меня к вам срочное и тайное. К завтрашнему утру Зворыка для него все необходимое приготовит. Остальное от вас зависит, – и, видя непонимающие взгляды Искрена и Золота, устремленные на князя с невысказанным вопросом, пояснил, хмурясь: – Речь о моей казне пойдет. Ящиков не столь уж и много будет – десятка три-четыре, но тяжелые они непомерно. Надо их из Рязани завтра же поутру и вывезти.
– А если их здесь, в граде спрятать?.. – предложил Искрен. – У нас ведь тоже места не больно-то спокойные. Да что там – намного опаснее, нежели тут.
– Знаю, – кивнул Константин. – Даже очень неспокойные, – и загадочно заметил: – Потому и будет так, как я сказал. Вам же надо сделать следующее…
Сон в эту ночь у князя коротким получился. Лег за полночь, после того как последнюю грамотку продиктовал, а встал на рассвете, чтобы лично проконтролировать пусть и не все, но самое главное, то есть отправку гонцов по городам, да еще вывоз казны.
Едва же все это закончилось и Константин, проводив ящики с казной, подъехал от окской пристани к земляному валу, на который при обороне вся хлипкая надежда возлагалась, как тут же следом его переполошенный дружинник нагнал.
– Княже, сторожевые вон сказывали, ладьи с ратными людьми плывут! – пробасил он, с трудом переводя дыхание.
– Сколько их?! Куда в Ростиславле люди глядели?! Почему в Переяславле-Рязанском упустили?! – вскипел Константин.
– Да они и не могли углядеть. Ладьи со стороны Мурома идут.
– Как?! Неужто, воевода возвращается? – обрадовался было князь.
Но дружинник тут же пригасил ликование Константина:
– Чужие ладьи это. Булгарские.
– А почему дозор решил, что они чужие? – уже на обратной дороге к пристани поинтересовался у него князь.
– Так их вмиг отличить можно, даже издали. У булгар Волга да Ока – им можно и покрупнее ладьи делать, чем нашенские. На одну булгарскую можно столько товару впихнуть, сколь на наших трех еле-еле увезешь. А енти, что ныне плывут, и вовсе велики – в них товару с пяти наших войдет и место еще останется.
– Так, может, они с товарами? – на полном скаку остановил князь своего жеребца.
– Не-е-е, – дружинник отчаянно замотал бородой, в которой седых волос было, пожалуй, побольше, чем русых, – люду оружного больно много.
– Тогда назад в город скачи, – вновь пришпорил коня Константин. – Передай, что князь повелел дружину поднимать и ратников всех, какие только остались в Рязани, – наконец-то спохватился он, хотя и понимал, что уже поздно, что стряслось непоправимое, что…
