Кстати, благодаря этой моей неугомонности мы все равно успели перемахнуть Волгу, потому что буквально за нашей спиной река встала – неожиданно ударил мороз. Как видно, Догода держал мороз до последнего, словно специально нас поджидал. Вот и не верь после этого в славянских богов!
Или я ошибаюсь и реки встали на пару дней позже нашего форсирования Волги? Трудно сказать. Оглядываясь назад, я до сих пор путаюсь, когда именно произошло резкое похолодание. Точно знаю лишь, что Москва нас встретила в белоснежной фате, словно невеста. Или то был саван по моей цели? Трудно сказать. Я предпочел думать, что это фата. Так легче.
Дорога тоже стала гораздо лучше. Ветер утих, и из нас перестало выдувать тепло. Только дождь не угомонился. Он лишь сменил амплуа – противные косые струйки превратились в мягкие, плавно ложащиеся на землю снежинки. Ни дать ни взять озверелый бандит и убийца превратился во вполне респектабельного и даже обаятельного, если с ним не вступать в деловые отношения, банкира. Ударивший морозец оказался ощутимым, хотя и не слишком – что-то около десяти градусов.
Честно говоря, моя идея с побегом – это из Александровой слободы! с царской невестой в руках! чуть ли не из-под венца! – была сумасшедшей от начала до конца. Сейчас-то я это хорошо понимаю, а тогда…
Оправдывает мою дурь лишь то очумелое состояние, в котором я находился почти всю дорогу, да шалая безумная вера, что и впрямь произойдет какое-то чудо. Только потому я и строил один за другим безумные планы бегства и последующего спасения.
Разумеется, оставаться на Руси в случае исполнения моих замыслов в расчет не входило. Если златокудрый бог удачи Авось и улыбнется мне, вероятность спрятаться от царских слуг, оставаясь в стране, выглядела слишком бредово. Даже для меня. Именно потому на пути к Александровой слободе я и сделал маленький заход в Москву, где, на мое счастье, остался зимовать задержавшийся по торговым делам Ицхак бен Иосиф.
– Тебе все еще нужен мой перстень? – спросил я его без обиняков.
Он саркастически улыбнулся.
– Вэй, что за глупые вопросы? – упрекнул он меня, жадно поглядывая на безымянный палец моей правой руки. Потом, отступив на шаг, он еще раз окинул меня взглядом с головы до ног, мгновенно оценив жуткое состояние одежды и изможденное лицо, после чего торопливо спросил: – Кончилось серебро, или… ты от кого-то спасаешься?
– Еще нет, но скоро придется, – многозначительно ответил я и, не став ходить вокруг да около, предложил сделку.
Он каким-то образом вывозит меня и мою спутницу в Литву и дальше, до своего Магдебурга – почему-то вспомнился неугомонный посол тамошнего герцога доктор Фелинг, – отдает мне весь остаток хранящихся у него моих денег, а я ему… Впрочем, понятно. Жалко, конечно, расставаться с перстнем, но без помощи купца мне не выбраться – дороги перекроют так, что мышь не проскочит.
– Вывезти тебя не так уж сложно, – задумчиво произнес Ицхак. – И цена подходящая…
– Вдвоем, – уточнил я.
– Какая разница, – пренебрежительно передернул плечами он. – Для истинных сынов Авраама, Исаака и Моисея это не столь сложно. Но почему ты готов уплатить за эту в общем-то безделицу столь дорогую цену? В чем истинная причина твоей покладистости?
– В спутнице, – выпалил я.
Посвящать его в подробности ох как не хотелось, но надо. Если Ицхак узнает об этом сам и потом, то может заупрямиться, причем по закону подлости, который и без того слишком часто срабатывает в моей жизни, произойдет это в самый неподходящий момент. Будет обидно, если из-за моей недоверчивости все сорвется. И вдвойне обиднее, если вспомнить, что к тому времени случится чудо и я вывезу Машу из Александровой слободы. Я сказал все как есть.
Ицхак молча метнулся к дверям, осторожно выглянул, закрыл на массивный засов внешнюю. Мой совет установить в кабинете двойные двери для надежной защиты от излишнего любопытства слуг он оценил по достоинству и внедрил его в первую же неделю после покупки терема.
Затем он тщательно задвинул столь же тяжелый засов на внутренней двери и лишь после всего этого укоризненно постучал себя по лбу. Так купец обычно делал, когда в очередной раз уличал меня в недостаточном умении торговаться.
– Ты в своем уме, фрязин? Если поймают – вам обоим не жить. Впрочем, и мне тоже, – добавил он. – Потому и спрашиваю: хорошо ли ты подумал?
– А мне без нее все равно не жить, – горько усмехнулся я. – Так что, как видишь, я оказался хорошим учеником и на этой сделке в любом случае ничего не потеряю.
– Зато я потеряю, – внушительно произнес он. – Немного, конечно. Всего-навсего голову с плеч, но, как тебе это ни покажется удивительным, такой пустяк меня заботит всерьез.
– Жаль, – равнодушно сказал я и… направился к выходу, но тут же был пойман за руку.
– Ишь какие мы гордые, – торопливо затараторил он. – Если ты решил, что я отказываюсь, таки ведь нет. И говорил я это не к тому. Просто случай уж очень особенный, а потому надо все обдумать не спеша, хотя бы в течение трех-четырех дней.
– Мне столько ждать нельзя – тороплюсь, – отрезал я и потянул руку с намерением высвободить ее из захвата цепких купеческих пальцев, но не тут-то было. Он вцепился в меня так, что не отдерешь.
– Я не сказал, что обдумывать станем вместе, – пояснил он и уточнил: – Сколько у меня времени?
Я быстро прикинул в уме и ответил:
– От силы до девятого – десятого числа этого месяца. Может, и больше, но навряд ли.
– Хорошо, – решительно кивнул он. – Я успею. И… перстень твой я не возьму.
Я недоверчиво посмотрел на него. Вроде и впрямь не врет. Неужто решился? Неужто он в самом деле готов рискнуть собственной жизнью?! Но во имя чего, если он даже отказался от перстня? И уж больно быстро он дал свое согласие. А может, у него на уме совсем другое?
– Ты не помысли, что я задумал нечто недоброе, – почувствовал мою настороженность Ицхак. – Опасность и в самом деле слишком велика, но… – Он вновь потер переносицу, нарочито медленно достал шелковый платок и вытер выступившую на лбу испарину. Чувствовалось, что продолжать ему совсем не хочется и потому он всячески оттягивает неприятный миг. Но, очевидно считая необходимым договорить до конца, Ицхак, сделав над собой усилие, все-таки продолжил: – Один раз я, можно сказать, тебя почти предал. Я потом долго успокаивал себя мыслью, что, не расскажи я, подьячий все равно бы тебя отыскал, к тому же ты легко отделался, но мысль об этом все равно продолжала терзать меня, и чем дольше я с тобой общался, тем сильнее.
– Да ладно, чего там, – небрежно махнул я рукой.
– Нет, я поступил… подло. Немного успокаивает только то, что уже год или полтора назад я бы на это никогда не пошел, хотя и помогать тебе в твоей нынешней задумке тоже не решился бы – слишком велик был страх перед царем. Но этой зимой кое-что изменилось. Весной, когда ты уезжал в свое поместье, я еще ничего не знал, но летом мне сообщили, сколько человек из нашего народа прошлой зимой остались живы благодаря тебе.
