– Что же до гостя, кой здесь сидит, то поведаю по твоей просьбе, Вячеслав Святославич, про отца его. Сразу скажу – горжусь тем, что у меня такой богатырь в родичах был!
Тут же косой взгляд в сторону бросил и заметил, как вздрогнул Истислав и вспыхнул румянец на его щеках.
«Вот и еще один союзник у меня появился, – подумал Константин и похвалил себя. – Вот мне и награда за то, что я за дедову спину хорониться не стал. Сам-то Истислав никто, но за его спиной Осман маячит, а это без малого четыре тысячи сабель, да каких звонких – заслушаешься».
Вслух же продолжил:
– Много сказывать не стану – о том более приличествует государю говорить – как да что было. Я лишь об одном упомяну – никто столь великое число ворогов Руси в геенну огненну не отправил, сколь Святозар Константинович.
– А Русь продал! – хлестнул, как булатным клинком, Вячеслав.
– За Русь он живота своего не пожалел, – отбил удар Константин. – И ты, братан мой, князь Истислав, можешь гордиться своим батюшкой.
В наступившей тишине неестественно громко прозвучал удар Вячеслава Николаевича кулаком по столу. Хорошо, что тот оказался крепок и выдержал. Из доброго дуба столяры мастерили столешницу, словно чуяли, что кое-кто, срывая злость, будет испытывать ее на прочность.
– Негоже тебе тут кулаками сучить. Не место, – с укоризной и явной иронией в голосе произнес Константин, вовремя вспомнив мудрые слова государя: «Кто первый из себя выйдет – тот и проиграл. А уколоть врага лучше всего насмешкой. От нее глупый человек обязательно взбесится».
И точно. Получилось. Да как славно-то. Не улыбки – смешок среди сидящих пронесся. Негромким он был, но Вячеславу и такого хватило.
– На все твоя воля, покамест государь болен, – процедил он, уже поворачиваясь к выходу.
«Остановить? – подумал Константин. – А вдруг не послушается? Тогда урон нешуточный. Нет уж, пусть идет. Но и совсем смолчать нельзя. Государев совет – не посиделки в селище. Тут спуску давать нельзя. Пусть идет, только… не по своему желанию, а по моему».
– Иди, иди! – подтолкнул он Вячеслава, который и без того был уже возле двери. – Я дозволяю. Остынь малость. Оно тебе на пользу, – и довольно улыбнулся.
Кажись, хоть тут управился. Пускай на время, ну да ладно. И Рязань не сразу строилась. Хотел было сесть, но подспудное чувство чего-то недоделанного мешало.
«Ах, да! – вспомнилось ему. – Я же еще не приговорил. Уж больно оно непривычно, вот и позабыл. Что ж…»
Он еще раз обвел внимательным взглядом всех присутствующих и произнес:
– На сем… приговариваю.
В гриднице и без того было тихо – пусть не государь, но его наследник слово держит, но тут и вовсе все замерли. Не было такого раньше. Никогда не было. Решение – да, царевич принимал, когда император отсутствовал, но оно никогда не являлось окончательным и вступало в силу только после одобрения государя.
Как правило, это было формальностью. Суть дела всегда оставалась без изменений, хотя случалось, что кое-какие детали это решение либо дополняли, либо наоборот – исчезали.
Но тут гораздо важнее иное. Какое бы мудрое решение наследник ни принял, все равно окончательный «приговор» всегда не за ним – за императором. Ныне же…
– А по какому праву он так вот?!
– Это что же он себе позволяет?!
– Как у него язык-то повернулся?!
– Да как он осмелился?!
– Это ему не в императорском креслице сиживать?!
Перешептывания становились все громче и громче. Услышит их царевич или нет, недовольным членам совета было все равно.
Константин растерялся. И что теперь ему делать? А дед, который твердо обещал сойти с постели и выйти к своему совету сразу после того, как правнук произнесет сакральное слово, все медлил и медлил с появлением.
Владыка Иоанн тоже забеспокоился. Напряглись руки, сжатые в кулаки, у главы тайной службы его императорского величества, хотя и он не торопился принимать радикальные меры. Да и против кого? В зале-то – тут ушедший Вячеслав правильно сказал – лучшие из лучших сидят, такие же верные соратники государя, как и он сам.
А гул все ширился, пока не прорвался вопросом, что называется, в лоб. Задал его один, но кому непонятно, что от лица всех присутствующих:
– Решил ты мудро, Константин Николаич. Тут из нас, пожалуй, мало кто до такого додумался бы. Мыслю я, что и сам государь император одобрил бы твои слова, если бы здесь сидел. Но сдается мне, что приговаривать покамест токмо в его воле, а не в твоей.
Царевич хорошо знал говорившего. Было их два брата Афониных, и оба они у прадеда в чести. Старшего, Вячеслава, крестил по просьбе их отца, знаменитого лучника, сам великий воевода, не долго думая назвав, как и себя, Вячеславом. К тому времени многие славянские имена уже присутствовали в святцах, так что с этим вопросов не возникло. Младшего же, того, который сейчас говорил, сам государь нарек Владимиром в честь своего отца.
В совет братья вошли не за отцовские заслуги. Таких в зале вообще не было. Ни одного. Просто так уж вышло, что оба оказались башковитыми, имели не только меткий глаз, твердую руку и верное сердце, но и кое-что в головах, а потому вылезли наверх честно, начав с самых низов.
И это еще очень хорошо, что слово взял именно один из них. Во-первых, оба не любили пустых речей, а если уж брались высказываться, то загодя обдумывали каждое словцо, дабы кого-то невзначай не обидеть. Оно и правильно. Императорский совет – не бранное поле, ворогов на нем нет. Все об общем благе радеют, разве что по-разному о нем мыслят. Так что тут рубить с плеча негоже. Тут каждое словцо-стрела должно точно в цель уходить, как на стрельбах из лука. Словом, своей взвешенностью и неторопливостью в чем-то они на наследника престола походили.
Вячеслава Константин знал хуже, а вот Владимира – куда как хорошо. Азы ратной науки – и это во-вторых – Константин Николаич проходил именно под началом младшего из сыновей – ныне изрядно поседевшего, да и вообще выглядевшего гораздо старше своих лет, Владимира, который как раз и держал сейчас речь.
– Ты – мой крестник. Тебе и доверие особое, – сказал тогда государь. – Верю, что в надежные руки своего правнука отдаю.
Тогда в первый раз на глазах Владимира выступили слезы – уж больно велико доверие, что оказал император. Клятвенно заверив, что не подведет, он и впрямь сделал из Константина воина с большой буквы. И если правнук мог кому-то уступить в поединке на мечах или саблях, хотя таких по пальцам перечесть, да еще незагнутые останутся, то во всем прочем, особенно стрельбе, равных юному Рюриковичу не находилось.
И как ни хмурился государь, пряча довольную улыбку подальше в бороду, но на одном из ежегодных игрищ два года назад пришлось ему вручить «Золотую стрелу» как самому лучшему, именно Константину Николаичу, а тот, после недолгих колебаний – жалко же – отнес ее Владимиру. Правда, учитель наотрез отказался ее брать.
