– А с какой радостью я принимал участие в этом деле, – мечтательно закатил глаза воевода. – Особенно когда начали крестить тех, кто жил в горах близ Терека. Слушай, я так наслаждался этой процедурой, что отец Петр как-то откровенно признался, что, когда мы пришли на Кавказ, он подозревал, да даже уверен был, что я нестоек в вере, но теперь воочию убедился, как жестоко ошибался.
– А ведь большинство из них еще лет за двести до нашего прихода, а может, еще раньше, турки пинками загнали в ислам, – заметил Константин. – Теперь видишь, к чему привело отсутствие контроля?
– Точно, – согласился Вячеслав. – Только некоторые по привычке до сих пор орут в церквях «Аллах акбар», но я думаю, что их дети молиться будут правильно.
– Вот-вот, а что касается кайы, то я думаю, что мы еще и ускорим этот процесс, – многозначительно заметил Константин и слово сдержал.
За пару-тройку лет до того как Бату заключил договор с Русью, Евпатий Коловрат, якобы провожавший очередное посольство в Великий улус монголов
[130]
, остановился погостить у радушного Эртор-гула. Уже прощаясь и благодаря за гостеприимство, он тонко намекнул ему, что в награду за те усилия, которые прилагаются племенем по охране рубежей, он мог бы обратиться к царю с ходатайством, чтобы кто-то из государевой семьи окрестил его младшего сынишку Османа.
– По высоким заслугам и честь высокая, – спокойно произнес боярин, наблюдая за реакцией вождя.
Эрторгул сдержанно поблагодарил Евпатия, но конкретных обещаний не дал, да и вообще не выказал особой радости. Об этом разочарованный Коловрат, вернувшись, доложил государю, добавив от себя, что вождь молод, но за веру держится крепко.
Константин пожал плечами и заметил боярину, что если бы Эрторгул был действительно крепок в вере, то он бы пусть вежливо, но отказался от этой чести сразу. А коли нет – значит, будет размышлять, как ему поступить с наибольшей выгодой.
Эрторгул надумал через полгода, и Константин, прихватив с собой Святозара, поехал к кайы принимать участие в крещении. Четырнадцатилетний Осман, не по годам серьезный и рассудительный юноша, смущался и краснел как девочка, залезая в купель. Однако желание отца было для него свято, и он послушно повторял на ломаном русском языке вслед за бородатым каспийским епископом владыкой Феогностом загадочные слова молитвы «Отче наш».
После того как Святозар собственноручно надел на крестника Ивана, как теперь стали звать Османа, золотую цепочку с крестиком, усеянным драгоценными камнями, а Константин одарил сына вождя мощным составным луком и саблей настоящего булата, Эрторгул, любуясь клинком, отливавшим благородной льдистой синевой, окончательно уверился в том, что он принял правильное решение.
Ну а раз сын вождя принял крещение, то последовать за ним – святое дело. В тот же день в купель залезли ровно два десятка человек и еще тридцать с лишним – на следующие сутки. А еще через два дня в промерзшей зимней степи с трудом вырыли небольшой ров – основание будущей каменной церкви, и епископ с государем торжественно заложили по большому камню в ее фундамент.
Так что теперь по степи, собирая воинов, мотался мусульманин Эрторгул, среди сынов которого был и христианин Иван.
Но Бачману и Эрторгулу нужно было время, чтобы собрать воинов из стойбищ, раскиданных по степи, и в ближайшее время помощи оттуда ждать не приходилось.
Конечно, благодаря разработанной системе оповещения, сбор происходил значительно быстрее, но существовала еще и такая постоянная величина, как расстояние, и сократить его – увы – не дано никому. Кони кочевников неприхотливы, но, чтобы их не загнать, больше пятидесяти верст за один дневной переход делать нельзя, ибо чревато.
Вот и считай, за сколько времени удастся одолеть без малого пятьсот верст от Каспийска до Уральска, а потом еще полстолько от Уральска до Самары. Да плюс немалый «хвост» в полтораста с лишним верст до Саксина и Сувара – самых южных городов Булгарии.
* * *
Воевода же великий и князь Вячеслав Михайлович собрата братию со всей Руси из тех, кои ратному делу училися близ града Воронежа, и ушед с ими под Ряжск. Тамо же сотвориша он с пришедшими погаными брань, тако сказав воям своим: «Велика Русь, а отступати некуда, ибо позади Резань». И зачали сечу удалцы и резвецы Руси Святой и ворога победита. Вси нехристи равно умроша и едину чашу смертную пиша. Ни един оттель не возвратися вспять, вси вкупе мертвии лежаша.
Из Владимирско-Пименовской летописи 1256 года
Издание Российской академии наук. СПб., 1760
Глава 19
Ножницы Норн
[131]Враги смешались – от кургана
Промчалось: «Силен русский Бог!» —
И побежала рать тирана,
И сокрушен гордыни рог!
Помчался хан в глухие степи,
За ним шумящим враном страх…
К. Ф. Рылеев
– А что, стрый-батюшка, мы так и будем торчать здесь всю битву? – разочарованно осведомился худенький юноша у подошедшего к нему воеводы Золото.
– Нешто не навоевался еще? – буркнул тот, внимательно разглядывая проделанную работу. – Лучше глянь, какой труд закончили. Оное нам великим подспорьем станет, ежели что. Да ты и сам поди помнишь, яко досталось, когда без ничего бились.
– Помню, – посерьезнело лицо юноши.
Поначалу, когда они, следуя по замерзшей Каме, напоролись на передовой дозор степняков, им, уже свернувшим в сторону правого берега, и впрямь пришлось тяжко без укрытий.
Хорошо, что бой у арбалетов гораздо сильнее, чем у монгольских луков. Только потому и отбились от поганых, почитай, без потерь. И еще хорошо, что воевода проявил мудрость и повелел никуда далее не идти, а рубить городок прямо здесь, в устье Вятки. Место было и впрямь хорошее. С одной стороны – Кама, с другой – ее приток, правда, с двух других пусто, зато басурманам незаметно не подкрасться.
Слан, который с десятком своих людей сопровождал караван чуть ли не от самой Чусовой, тогда еще возмущался. Мол, поганых отогнали, теперь идти надо, время не ждет, каждый час на вес золота. Но с Юрко спорить – все равно что против ветра… плевать.
– Я сам Золото, – пробасил он. – Тута бой принимать станем.
– С кем?! – возмутился Слан. – Ты где басурман узрел?! – И широким жестом обвел безлюдную Каму. – А те, коим мы зубы пересчитали, бегут, поди, со всех ног куда подальше!
