– А это как?
– Долго объяснять, – отмахнулся Константин. – Короче, отличия от православия в нем есть, но, в конце концов, я же не патриарх и не священник, так что запросто могу посмотреть на все эти нюансы сквозь пальцы. Все равно, раз он христианин, то нам будет легче с ним договориться.
– А во-вторых?
– Об этом я уже говорил. Он жутко завидует Батыю и ненавидит его. Кстати, с ним идут сыновья Угедея и Чагатая, и все они – сторонники Гуюка. Поэтому и надо оставить их в живых, а в плену держать со всевозможными удобствами и почтением, чтобы подружиться.
– А не получится так, что от этого ты только проиграешь? – усомнился воевода. – Ведь если Вату узнает об этом, то остервенеет еще больше.
– Но у нас будет подписан мирный договор с Гуюком. Став верховным правителем, он повелит Бату оставить нас в покое.
– Уверен?
– На девяносто пять процентов, – кивнул Константин.
– Лучше бы на сто, – проворчал воевода, а его друг улыбнулся и спросил:
– А твоя мамочка Клавдия Гавриловна случайно не говорила тебе, что сто процентов гарантии дает только страховое агентство, да и то лишь при заключении договора, а не при его выполнении?
– И еще господь бог, – добавил Вячеслав, на что Константин лишь развел руками:
– Я ни то, ни другое. Пользуйся тем, что даю хоть столько. А уверен я в этом, потому что исхожу из психологии. Поступить надо так, чтобы досадить главному врагу.
– И ты считаешь, что из желания напакостить Бату Гуюк согласится оставить в покое такого опасного соседа, как Русь, которая когда-нибудь сама может напасть на него?
– Так ведь мы – не его соседи, – усмехнулся Константин. – В первую очередь мы сидим занозой в боку у его врага, и Гуюк будет только рад этому. И даже если Батый двинет на Русь все свои силы, то они будут очень невелики, потому что он получит помощь людьми только от родных братьев. Сыновья Угедея его терпеть не могут, а у Менгу, с которым он дружен, хватает своих проблем. К тому же пойти против своего верховного каана он ни за что не решится. Да и сам Бату не осмелится нарушить его приказ. Ты пойми, что Гуюк только и будет ждать ослушания. Любого, пускай самого маленького. Тогда у него появится повод двинуть против него не только свои войска, но и повелеть то же самое остальным чингизидам.
– А этот, как его, Кулькан. Он-то чей внук, что ты так упорно его в живых оставить хочешь?
– О-о-о, – протянул Константин. – Это вообще очень важная птица. Он – внук самого Есугея.
– А это еще что за орел?
– Скорее кречет. Между прочим, папа Чингисхана.
– Так твой Кулькан…
– Последний, пятый сын этого гада, – подхватил Константин. – Он нам нужен живым, чтобы мы могли, удерживая его в плену, шантажировать всех его племяшей – Бату, Гуюка, Менгу и прочую шелупонь.
– Навряд ли оно у тебя получится, – усомнился воевода. – Ты же сам говорил, что они косо глядят друг на дружку. Так что плевать они хотели на твоего Кулькана.
– Ты не понял, Слава. Мы будем их шантажировать не тем, что убьем его, а тем, что выпустим. Прикинь, какой это могучий конкурент в борьбе за верховную власть? Думаю, любой, кто бы там ни сел в Каракоруме, многим пожертвует, лишь бы мы продолжали держать его у себя.
– Голова, – уважительно протянул Вячеслав. – Ну, будем считать, что ты меня уговорил. – И вдруг встрепенулся. – Погоди-погоди. А как же ты сам? Здесь у тебя под рукой всего двадцать полков. Остальные в пути. Ты сам велел мне их перехватывать и забирать к себе.
– И еще конная дружина, – напомнил Константин.
– Пять тысяч и еще двадцать. Итого – двадцать пять. А против будет не меньше шестидесяти, причем сплошная конница. Да еще пускай не две с половиной сотни, но уж сотня пушек наверняка. И ты рассчитываешь продержаться, пока я не вернусь? Да тебя сомнут в первый же день.
– Есть еще булгары, – напомнил Константин. – Бату идет на них прямым ходом, значит, ему не до башкирских кочевий. Тех, кто окажется в стороне от его дороги, он не тронет. Выходит, есть кому спеть: «Вставай, страна огромная…»
– И все равно риск, причем огромный, – не согласился воевода. – А может, я здесь, а ты – туда? – неуверенно предложил он.
– Там нужен тонкий маневр и согласование. Для этого ты больше моего подходишь. К тому же у тебя за плечами военное училище. Как говорится, тебе и карты в руки, – ответил Константин. – А мне тут намного проще – стой да отбивайся. И еще одно. Если Батый узнает, что против него дерется сам русский царь со своим войском, он уверится, что стоит разбить меня и вся Русь падет к его ногам. Ему же и в голову не придет, что мы точно так же разделим свои полки. Совсем другое, если он узнает, что против него всего-навсего какой-то там воевода. Тогда он вполне может обойти тебя, прямиком ломанувшись на наши города, а я из них вывел все боеспособные полки. Вот они уж точно осады не выдержат – ни каменных стен, ни пушек. Так что иного выхода я не вижу. Кроме того, ты оставил мне половину своего спецназа. Работенку я для них сыщу, не сомневайся. Только вначале ты…
– Что? – быстро спросил Вячеслав, видя, как друг застыл в нерешительности, не отваживаясь произнести свою мысль вслух.
– Я… – протянул Константин и вновь умолк.
Воевода терпеливо ждал продолжения.
– Отбери вначале десяток самых лучших. Может быть, уже поздно, но попытаться помешать этому надо. И опять же… Святозар. Пусть они постараются отбить у монголов его и Николая.
– Одно дело – убить человека. При умении – а оно у них есть – это секундное дело, – медленно произнес Вячеслав, – И совсем другое – выкрасть. Это гораздо тяжелее. Особенно если этот человек сам не изъявляет особого желания уйти с ними, что не исключено. Значит, надо тащить его на себе. А второй изранен. Получается, что надо тащить двоих. Я, конечно, не страховое агентство, но могу дать гарантию, что провал обеспечен на все сто. В самом лучшем случае они все-таки украдут их, но убежать не сумеют, будут сразу настигнуты погоней. Что им тогда делать и как поступить?
– А ты сам что думаешь? – побледнел Константин.
– Тут случай особый. Один – твой сын, а другой – твой внук. Поэтому решать тебе и только тебе, – безжалостно отрезал воевода.
– Но вина Святозара еще не доказана! – отчаянно выкрикнул Константин. – Неизвестно, как он оказался в Яике и почему открылись ворота! Может, его как раз и хотели освободить! А Николай?! Он-то вообще безвинный! – И осекся, замолчал.
Когда через пару минут он заговорил вновь, перед Вячеславом стоял другой человек. Да и голос был совсем иной – сухой и ломкий, как опавшая листва, напрочь лишенный эмоций.
Он и речь свою больше адресовал не другу, а самому себе:
– Святозар не должен оставаться в плену, даже если этот плен добровольный. Мой сын – это знамя. Сейчас оно в чужих руках. Если враг придет сюда с моим знаменем, то народ может растеряться. На нем могут быть написаны заманчивые призывы, и у меня нет уверенности в том, что… Словом, дай людям команду вырвать это знамя из чужих рук. Любой ценой.
