– Ты думай, десятник, когда говоришь. А когда спрашиваешь – тем более. И кто перед тобой сидит – тоже не забывай.
Живич сокрушенно вздохнул и честно повинился в собственной глупости:
– После виденного я уж и в разум не возьму – кому верить, а кого стеречься надобно.
– Ладно, – махнул рукой Константин, прощая, и, после некоторой заминки, с видимым трудом уточнил: – Ты Святозара сам видел?
– Так он там один, почитай, и был из наших-то. Подле него пяток басурман, и все. Как тут не разглядеть?
– Может, веревок на руках не увидел? Далеко все-таки, – предположил Вячеслав.
– Так он рукой куда-то вдаль указывал. Нет, воля твоя, воевода, но связанным он не был.
– Довольно! – с болью в голосе выкрикнул Константин, пресекая дальнейшие расспросы. – Награду ты, сотник, честно заслужил. Но о ней говорить не время. Теперь мне…
– Десятник я, – опасливо – все ж таки царю перечит – тем не менее поправил Живич.
– Раз государь сказал сотник, значит – сотник, – заметил Вячеслав.
– Благодарствую, конечно, царь-батюшка, – поднялся во весь богатырский рост новоявленный сотник. – Но лучше бы ты бы меня иным одарил, что тоже в твоей воле. А уж я отслужил бы на славу.
– Чего же ты хочешь? – ровным голосом спросил Константин.
– Дозволь мне в твоем головном полку быть, когда сечу с басурманами учнешь. С их дозором у меня не сказка, а так – присказка получилась. Уж больно мне за Яик спрос учинить с них охота, – пробасил Живич. – А там хоть сотню поведу, хошь, как и прежде, – десяток. Тут мне все едино.
– Хорошо, – кивнул Константин. – Будешь ты в сече в первом ряду. Обещаю. А теперь иди. Да про Святозара там…
– Нешто я дите какое? – даже обиделся Живич. – Чай на плечах кака-никака глава имеется. Потому и просил тебя воеводу удалить. Я-то, знамо дело, промолчу, а за кого иного ручаться не стану, – и он с подозрением покосился на Вячеслава.
Тот неодобрительно засопел, но вслух выражать свое негодование не стал – уж очень нелепым было это обвинение в возможной болтливости. Вместо этого произнес:
– Как выйдешь, сверни налево и по тропке прямиком. Спросишь, где воеводу Пелея найти, – сумрачно добавив: – Рязанского полка больше нет, Ряжский ушел, значит, Ольговский первым встанет. В нем ты и будешь.
Живич давно ушел, но Константин продолжал сохранять мрачный вид и по-прежнему молчал, сосредоточенно размышляя о чем-то своем. Воевода прошелся по комнате раз, затем другой, но друг так и не разжал рта. Пришлось брать инициативу на себя.
– Я так думаю, – начал он размышлять вслух. – Про пушки я неправильно считал. Если Свято… Гм. Короче, если монголы возьмут все крепости, то получается, что у них будет не восемьдесят, а двести тридцать стволов. В Уфу мы, конечно, людей пошлем, чтобы предупредить, но, скорее всего, не успеем, потому что, как говаривала моя мамочка Клавдия Гавриловна, при наличии двух зол всегда произойдет большее, а из всех возможных вариантов развития событий сбывается самый плохой. Значит, пушек у Батыя будет как грязи, – и сам же присвистнул. – Однако, как говорили чукчи и незабвенный Киса Воробьяни-нов. Да плюс к ним еще и башковитые китайцы, которые, скорее всего, уже разобрались в принципе действия. Вот заразы! – Он не выдержал и выругался. – Им ведь даже не надо думать, сколько пороха под заряд отмерять, – мы сами все по мешочкам разложили. Берите, господа хорошие, и пользуйтесь. Так что Рязань не просто осада ждет, но еще и пушечный обстрел. Ты, кстати, не помнишь, государь, сколько там у нас на каждое орудие пороху и ядер заготовлено, а то я что-то запамятовал? – спросил он как бы между прочим и выжидающе покосился на Константина.
Разумеется, Вячеслав в подсказке не нуждался. Как-никак сам прикидывал и сам же составлял указ на подпись царю. Но должен же он как-то разговорить друга, а с чего начинать?
– Нет, – коротко ответил тот и пояснил: – Это я про Рязань. Не даст Бату Гуюку пушки. Себе возьмет. И сил у Гуюка поэтому меньше, чем у Бату. Не ладят они друг с другом. Еще с Китая у них неприязнь. Да и мои люди для этого тоже постарались. Короче говоря, Бату будет дожидаться, пока тот себе обломает все зубы о рязанские стены.
– Ты уверен? – усомнился Вячеслав.
– Ну, разумеется, не просто дожидаться, – пояснил свою мысль Константин. – Он пока займется булгарскими городами. И еще одно. Простой объезд всех крепостей для сбора пушек займет слишком много времени. Скорее всего, Бату пойдет прямиком на хана Абдуллу, повелев, чтобы пушки ему привезли сразу же, как только… если только Святозар поможет взять крепости. Значит, время у нас есть.
– А пока он будет безуспешно штурмовать бул-гарские города, мы двинем войска на Гуюка, – подхватил воевода. – Слушай, а мне нравится ход твоих мыслей.
– Нельзя, – вздохнул Константин. – У нас с Булгарией договор. Мы же тебе не англичане какие-нибудь, у которых нет друзей, а только интересы. И не американцы. Если Русь дает слово, то должна его держать, и никуда от этого не денешься. Поэтому дуй к Рязани, а по пути перехватывай все полки, которые спешат сейчас в Нижний, и направляй их туда. Только не торопись, и все согласуй с ясами и половцами. Нужно создать такое кольцо, чтобы обратно в степь ни один монгол не ушел.
– А зачем так сурово? – усмехнулся Вячеслав.
– Только так, – подтвердил Константин. – Пойми, Слава, что наши победы сами по себе исход этого противостояния не определят. Они лишь растянут его во времени. А решит его именно то, что я сказал, то есть беспощадность, возведенная в куб. Они пришли на нашу землю с оружием, значит, уйти не должен никто. Только такая звериная жестокость сломает монголам хребет. Пленных отдай всех полностью ясам и половцам. Пусть сделают с ними все что хотят, но к лету чтоб я ни одного монгольского рыла у них не видел. Рабов на Руси быть не должно, а свободными я их видеть на своей земле не желаю. Хотят – пусть перережут, нет – в Кор-чеве продадут. Причем всех поголовно. Хотя есть и исключение. Надо сохранить жизнь, во всяком случае постараться это сделать, царевичам-чингизидам. Особенно Гуюку и Кулькану.
– Они что – такие хорошие? Или такие умные, что могут пойти на мировую?
– Не думаю, что они хорошие, и навряд ли – умные. Но Гуюк очень властолюбив, так что, несмотря на отцовское завещание, он все равно будет лезть после его смерти в верховные правители, а мы ему поможем. И из плена вовремя освободим, и даже людей дадим. Пусть заваривает кашу. У него есть два важных преимущества по сравнению со всеми остальными. Во-первых, он христианин, хотя и несторианского толка
[101]
.
