– Тогда – да, – проговорил я. – Пожалуй… Может быть… Только где столько настоящих-то взять? Которые первыми старшаками станут?
Проговорил я это и тут же понял, что ответ на свой вопрос уже знаю. Нетрудно было догадаться…
– Да, подготовить, – просто сказал Комбат, подтвердив мою догадку. – Обучить и воспитать. Чем мы, по-вашему, здесь, в Монастыре занимаемся?
– Ратников готовите?.. – кивнул я. – Им и предстоит стать… первыми настоящими?
– Не всякий настоящий – ратник. Но каждый ратник должен быть настоящим.
– А которые… просто бойцы? Ну не получилось из них настоящих. То бишь настоящих ратников. Их куда?
– Как они сами пожелают. Захотят – здесь останутся. Захотят – уйдут во внешний мир. Только потом все равно вернутся. Чтобы снова учиться и в конце концов стать ратниками. До сих пор только так и было. Без исключений.
– Почему это? – в один голос спросили мы с Дегой.
– Почему?.. Видимо, те, кому выпало побывать в Монастыре, а потом опять окунуться в окружающую его реальность, острее осознают крайнюю необходимость изменения этой реальности.
– Так настоящие уже есть?
– Уже есть.
– И ратники?
– И ратники уже есть, и настоящие. И те и другие – уже работают.
Комбат снова достал свои «Кадетские». Мы вынули по сигаретке, но закуривать не стали, отложили про запас. Мы еще от предыдущей толком не прокашлялись.
– Человечество разобщено и раздроблено, – проговорил Комбат, окутанный удушающим сизым дымом. – Наша миссия состоит в том, чтобы соединить его. Я имею в виду не сеть коммуникаций, конечно, а узы… другого рода. Которые будут покрепче любых материальных… И тогда уйдет страх. А не будет страха – человечество станет непобедимым. И сметет всю эту погань. Ни одного нелюдя не останется! И ни одна тварь больше не сунется к нам, потому что задохнутся они здесь, как рыбы без воды. Атмосфера для них неподходящей станет…
Он замолчал, словно уйдя в себя. И тогда я спросил:
– А можно еще вопрос?
– Ну? – встрепенулся Комбат.
– Вопрос…
– Говорю же: можно. Валяй, интересуйся.
– Возлюбить ближних, всех без разбору, да так, чтобы жизнь за каждого… Вы и вправду во все это верите? Что люди на такое способны? Что настоящих, которых я, кстати, ни одного, сколько живу, не встречал, станет больше обычных? Только честно?
Комбат положил пачку «Кадетских» на парапет, медленно вытащил еще одну сигарету, зажал зубами, прищурившись – но не на меня, а куда-то мимо, – перекинул ее из одного края рта в другой. Шрам на его подбородке запунцовел.
– Я, Умник, на своем веку повоевал порядочно. Ну, работа у меня такая, призвание, если хочешь… Всю жизнь воевал. Как срочником начал – таким же, как вы, сопляком… так аккурат до пятнадцатого года, когда меня по тяжелой контузии комиссовали. Тогда же и паранормальные способности у меня проявляться стали, но это уже… совсем другая история. Так я вот о чем, значит… В бою все предельно просто: вот свои, а вот чужие. В бою тот, кто на твоей стороне воюет, пусть ты его даже два дня знаешь, – роднее матери-отца ощущается. Такую с ним связь чувствуешь: вроде как он – это ты сам и есть. Ну, как вам это объяснить?.. Тут уж на своей шкуре познать надо, объяснить трудно… Первый раз попадаешь в серьезную мясорубку, вообще ни о чем не думаешь. Хоть вокруг тебя и свои – кажется, ты совсем один остался, никого не видишь, круговерть одна дымная в глазах. Словно все пули и мины только тебя и ищут… Страх тебя туда-сюда гоняет – какие уж тут осмысленные действия, какое уж тут выполнение боевой задачи. Даже и не помнишь потом, что с тобой было. Это поначалу. А уж потом замечать начинаешь про себя: это ты потому не погиб, что твои товарищи тебя прикрывали; зачастую ценою своей жизни, между прочим, прикрывали. И еще и удивляешься: с чего это вдруг? Зачем? Им бы себя спасать, а они… И только потом… не после первого боя и не после второго… Нахлебаться надо вдоволь, чтобы пришло это осознание: я ведь одно целое с тем, кто плечом к плечу со мной стоит, мы связаны друг с другом неразрывно. Защищаешь товарища, как самого себя бы защищал. А уж накроет его – все равно что от тебя кусок оторвало. И, главное, ты уже твердо знаешь – только так возможно выжить и победить. Только так. Такое вот приходит осознание… даже не совсем и осознание… – Комбат нахмурился, пожевал незажженную сигарету. – А как бы… Прозрение, что ли?.. Очень к этим новым мыслям быстро привыкаешь, оглянуться не успеешь, как уже воспринимаешь их естественным, вроде и всегда так думал, только позабыл… А страх уходит. То есть не совсем, конечно, уходит. Остается, но ты с ним теперь умеешь справляться. Он теперь над тобой силы не имеет. Тебе, Умник, настоящих встречать, может, и не приходилось, а я их за всю жизнь столько перевидал!.. Поэтому я не просто верю, что так оно все и будет, как Всадник говорил. Я знаю. На войне люди в настоящих быстро перерождаются. А повоевать нам придется много…
– А… при чем здесь любовь? – спросил Дега.
– Любовь? – Комбат усмехнулся. – А самопожертвование и есть высшее проявление любви.
– А-а-а…
Комбат чиркнул зажигалкой, сильно, со свистом затянулся. Мой кореш, явно подуставший от непривычных умствований, тоже потянулся за сигаретой.
– Как-то это все… – проговорил я, – ну… по-книжному… С настоящей жизнью не очень-то соотносится. Нет, я не про ваш боевой опыт, я в целом. Любовь, страх, самопожертвование… Может, для того, чтобы в это поверить, нужно брахманом быть? Или войну пройти? Или и то и другое разом?..
– Когда Всадник выступил с докладом на заседании той высокой-высокой инстанции, что была ответственна за принятие решения в выборе стратегии выхода из кризиса, слушатели отреагировали примерно так же, – сказал Комбат. – Отвлеченно… Непрактично… Несерьезно… Инфантильное мировосприятие… Вульгарный дуализм… Всадника тогда даже дослушивать не стали, сразу перешли к следующему докладу. И в итоге большинством голосов был выбран иной путь. Принять установившееся положение как должное и выживать в нем, не пытаясь изменить то, что изменить невозможно. На это тоже, кстати говоря, необходимо определенное мужество… А Всадника вскоре списали со счетов. Покинул он штатную должность, ушел на вольные хлеба, и вроде как забыли о нем. А год назад вдруг вспомнили. Искать стали. Очень вдруг им заинтересовались. Так заинтересовались, что даже в розыск его объявили, будто преступника. Знать, изменили свое мнение насчет того, что теория Всадника с реальностью мало соотносится… Да только у него, у Всадника-то, времени было достаточно, чтобы об убежище понадежнее позаботиться…
– А кто он такой, этот ваш Всадник, кстати? – спросил я. – С какой это он штатной должности ушел? Он что, брахман тоже, да?..
– Да нет, не брахман, – с некоторым сожалением сказал Комбат. – Однако ж сумел предвидеть заранее, как оно все сложится… И то, что оба пути спасения человечества рано или поздно пересекутся, превратившись из параллельных во взаимоисключающие. И куда заведет его тогдашних оппонентов путь принятия существующей действительности как должного – тоже…
