— Обойдемся без машины. Не к чему барствовать.
— Барствовать?! Ну, ты даешь, Коля? От жизни совсем отстал. Скромность сейчас не в почете.
— Слушай, Юра, пошли разминаться! — потерял терпение Кочубей.
А тот продолжал подтрунивать:
— Коля, прошу как друга, поживи денек, как олигарх. Тебе ничего не стоит, а мне приятно.
— Тоже мне нашел олигарха?
— Да ладно, прибедняться! Тридцать тысяч баксов зажал? Для друга зажал!
— Друга? До сегодняшнего дня я и не подозревал, что их у меня так много.
— А ты как хотел? У нас любят красивых и богатых.
— Ладно, друг олигархов, пошли играть, а то задвинут на площадку для «чайников», — положил конец пикировке Кочубей и поторопил Сашка.
— Чего стоишь, двигай в отдел!
— Но находись на связи, вдруг у нашего олигарха случится бзик, — крикнул Сашку вдогонку Юрий и, перебросив сумку через плечо, присоединился к Николаю.
Они спустились к раздевалке, там гомонила компания друзей-волейболистов. Появление Юрия и Николая они приветствовали дружными возгласами: «Ба, какие люди?», «И вовремя!», «Сегодня двадцатое — у них получка!», «Отлично! Будет, кому накрыть поляну!».
— Ша, ребята! Сегодня они накроют, а завтра нам придется играть на Колыме! — предостерег друзей Николай Дубровин, журналист, своим язвительным пером разрабатывавший шпионскую тему в газете «Бизнес Ъ».
— Легко, господа волейболисты и примкнувшие к ним «желтые» журналисты! — согласился Юрий и, величественно махнув рукой, милостиво разрешил: — Гуляйте, сегодня я добрый, а вот насчет Коли, не ручаюсь. Он в таком зверинце побывал, что порвет вас как тузик грелку.
— Все, молчу! — поднял руки Дубровин и призвал остальных: — Ребята, не будем дразнить зверя. Предлагаю, скинуться по «стольнику» и начать разминку.
Его дружно поддержали и принялись трясти кошельками. Николай с Юрием внесли взнос в общий котел — сыпанули мелочь в консервную банку, стали в пару с Фомой и Максом и затеяли легкую перепасовку. С каждым ударом и прыжком Николай ощущал, как к нему возвращалась утраченная свежесть: ноги привычно пружинили от земли, а кисть все точнее ложилась на мяч.
Первая партия началась ни шатко ни валко. Простенькие подачи чередовались с ударами накатом, но, когда счет перевалил за семнадцать, игра пошла всерьез. Никто не хотел уступать, и концовка партии прошла в упорной борьбе. Не жалея локтей и колен, Николай «рыбкой» нырял за «мертвыми» мячами. Юрий тоже поймал кураж, и когда выходил к сетке, то двойной блок не спасал соперников от его пушечных ударов.
К середине второй партии команды «зарубились» по-настоящему. Болельщики тоже завелись и едкими репликами подливали масла в огонь борьбы. «Старики» — Фома и Макс, в свое время игравшие во втором составе ЦСКА, тряхнули стариной и доказали, что настоящее мастерство не пропьешь и не прогуляешь. Концовку партии они вытащили на «зубах». В третьей и четвертой команды обменялись победами, а пятая партия напоминала качели. Попеременно то одни, то другие выходили вперед. Все решили два коварных удара Макса по блоку. Но Николай и Юрий не расстроились проигрышу — игра прошла в удовольствие. После нее, смыв пот и грязь, друзья-соперники всей компанией двинули в бар с многообещающим названием «Зайди и оттянись».
Для оттяжки там имелся незатейливый набор: пиво, водка и отменная селедка. Сдвинув столики, они заняли дальний угол. Фома, не дожидаясь команды, разлил водку по рюмкам. С общего согласия роль тамады взял на себя Дубровин и предложил тост: «За крылатый мяч, который нас объединил!» Его охотно поддержали, потом в руках Макса появилась гитара, и компания дружно затянула любимую песню:
Команда молодости нашей!
Команда, без которой мне не жить…
Николай подпевал Максу и от счастья чувствовал себя на седьмом небе. Он напрочь забыл о Перси и предателе Литвине. Они — Юра, Фома, Макс, колючка Николаша — Дубровин, молчун Жорик и другие, объединенные бескорыстным духом волейбольного братства, стали для него настоящей отдушиной. Рядом с ними в любимой игре он на время забывал о проблемах, а из сердца уходила горечь неудач.
Песня следовала за песней, и вскоре в баре звучали только их голоса. За соседними столиками притихли. Человеческое тепло и чистое, ничем не замутненное чувство товарищества, которое исходило от этих крепких, жизнерадостных парней, невольно передалось окружающим, и даже в оловянных глазах вышибалы затеплился огонек. Под дружные аплодисменты друзья-волейболисты покинули бар.
У Николая слегка кружилась голова и не столько от взятых на грудь литров пивка для рывка, сколько от опьяняющего чувства свободы. Личина предателя Литвина, которую ему пришлось носить последнее время, затрещала по всем швам и разлетелась в клочья. Он снова стал самим собою и снова был среди своих. На станции метро «Водный стадион» пути друзей разошлись. Николай, доехав до «Театральной», перешел на «Охотный ряд» и покатил до конечной.
Мерное покачивание вагона быстро убаюкало. Вырвала Кочубея из дремы, вцепившаяся в плечо грубая рука. Он открыл глаза, взглядом скользнул по брюкам мышиного цвета и остановился на хищной физиономии милиционера. Тот, поигрывая дубинкой, приценивался к нему. Внешность кавказца: тонкий с горбинкой нос, жгуче-черные глаза, темные, слегка вьющиеся волосы и «букет» от пива, казалось, не оставляли Николаю шансов уйти от милицейского наката.
— Ну ч-е, джигит, сам пойдешь или домкратом поднять? — процедил милиционер, а заплясавшая в его руках дубинка недвусмысленно говорила, что последует дальше.
С Николая слетели остатки дремы, и в груди поднялась мутная волна гнева.
— А ты что, эвакуатор? — с вызовом ответил он.
— Чего-о? Эвакуатор?
— Че-о?! Ах ты, чурка! Я тя щас построгаю! — взорвался милиционер и взмахнул дубинкой.
Николай не дал ей опуститься, перехватил руку и, прижав его к стенке, с презрением бросил:
— Дровосек хренов, читать умеешь?
Тот опешил.
— Я тебя по-русски спрашиваю, читать умеешь?
— Н-у, — промычал милиционер, и в его медвежьих глазках промелькнула тень тревоги.
Не столько внушительный вид Кочубея, сколько уверенный тон подсказывали ему: вместо навара он нарвался на серьезный облом. Николай, продолжая гвоздить его презрительным взглядом, достал из кармана «красную корочку» с золотым теснением «ФСБ» и сунул под нос. Физиономия милиционера пошла бурыми пятнами, а глаза воровато забегали.
— Предупреждать надо! — выдавил из себя он.
— А ты не хами! — отрезал Николай и, перебросив сумку за плечо, направился к выходу.
В нем все кипело от негодования, и только вечерняя прохлада остудила гнев. На остановке было пустынно, он не стал ждать маршрутку и через лесопарк направился к дому. Время было позднее, и Николай, чтобы не потревожить хозяев — двоюродную сестру матери и ее мужа, тихо открыл дверь и проскользнул в коридор.
