Он потянулся, безмятежно улыбаясь, но в глазах так и остался
пугающий ледок, прикрывавший некие жуткие глубины. Вадиму на миг стало
неприятно, он отвернулся.
– Не мешало бы, конечно, тут немножко понятий ввести, –
лениво продолжал Синий. – Расставить всех по полочкам, петушка к параше
определить… – он покосился на Василюка. – А то непривычно как-то,
честно вам скажу, господа хорошие…
– Ты ж сто лет как откинулся, – пожал Браток могучими
плечищами.
– А это, котенок, на всю жизнь впечатано, будь ты хоть сто
лет честный бизнесмен. Не в жилу мне смотреть, как эта Машка меж порядочными на
нарах отдыхает, дупло не предоставляя для общественного пользования… Ну, и все
остальное.
– Сбеги, – посоветовал Браток.
– Из такой «Мурзилки» и бежать-то западло…
– Во, опять едет! – оживился Браток.
И все они, за исключением «персидской княжны», принялись
жадно таращиться в ту сторону, откуда приближалось сладкое и пленительное
видение, вполне материальное, впрочем.
Это фрейлейн Маргарита, лагерный врач в чине
гауптштурмфюрера СС, изволила совершать обеденную прогулку – как давно и крепко
подозревали обитатели второго барака (а может, и остальных бараков тоже),
исключительно в садистских целях, ради нанесения дополнительных моральных
травм. Рыжий конь – не ахалтекинский аргамак, но и не деревенская кляча – почти
бесшумно ступал по толстому ковру пожелтевших игл, без усилий неся на спине
очаровательное создание в черной эсэсовской форме, обтянувшей фигурку, как
кожура сосиску, золотые волосы струились из-под высокой фуражки, рассыпались по
спине, взлетали в такт конской поступи… Наступила такая тишина, что казалось
слышно было, как кровь заполняет пещеристые тела. Кое-кто поспешил
перевернуться на пузо, чтобы на давать лишнего повода для подначек.
– Кто скажет «Ох, я б ей впер», будет весьма неоригинален,
господа, – резюмировал Столоначальник.
– А мне плевать, – сказал Браток. – Ох, я б ей
впер…
– А ты баксы предложи, – усмехнулся Синий.
– Раньше надо было думать… Предлагал уже. Думаешь, чего у
меня след на плече? Нагайкой, стерва, влепила от всей души. Я вам не
рассказывал, как в Англии фаловал такую же куклу? Нет? Да вы чо, это ж песня…
Короче, поехал я оторваться на озеро Лох-Несс. Вдруг, думаю, эта озерная чуча
при мне вынырнет, а я ее на пленку щелкну – братва потом попадает… Ну, возьму с
утра пару вискарей и гуляю по бережку. Как глаза ни таращил – нету никакого
чудища. Говорю местным аборигенам – давайте в озеро полпуда динамита фуйнем,
оно и всплывет. А они такая Азия – шары стали по чайнику, головами трясут,
полицией пугают… Плюнул и пошел по кабакам. И попадается мне конкретная лялька,
аппетитная – спасу нет. – Он добросовестно изобразил жестами смачные
параметры. – Слюна бежит. А она вдобавок еще и из ихней ментовки,
шляпка на ней такая клевая, форменная… Ну, мне ребята минимум на бумажке
написали, вынул я бумажку и давай ей вкручивать: мол, ай вонт мейк лав, ай хэв
вери мани… Вери, говорю, мани, баксы ей демонстрирую, а она, блядина, ржет и
головенкой мотает… Ну, меня заусило, довел до штуки баксов, пошел бы дальше,
только она, стервочка, оглянулась по сторонам – а мы в таком переулочке стояли
глухом – да как двинет мне в солнечное, конкретно так, профессионально. Я как
стоял, так и сел, а она слиняла. Еще язык показала, стерва. Я так прикидываю –
лесбиянка попалась, иначе чего ж штуку баксов не взяла?
Когда утих соответствующий гогот, новоявленный Визирь
грустно сказал:
– Бывает, друг мой, и печальнее. Летел я однажды из
Шантарска в Питер, рейс ночной, людей не особенно много, а со мной была хорошая
девочка, и были мы с ней только двое на всем ряду. Долго лететь, скучно…
Прилегла она головенкой мне на колени, прикрыл я ее плащиком, вроде спит – и
зачмокала голубушка не спеша, обстоятельно. Сижу я на высоте десять тысяч
метров, и до того мне хорошо, друзья, словно в раю. И вот тут-то, в самом
разгаре процесса, приносит черт пьяного дурака из первых рядов. Шел он из
туалета, покачнулся и налетел на стюардессу, стюардесса падает на меня, я ее не
успел поддержать, плащ слетает, я шарахаюсь, вся картина на обозрение, слава
богу, не всеобщее, девочка моя пищит, стюардесса, пардон, охренела, такой
пассаж…
– В туалет надо было идти, – со знанием дела заключил
Браток. – Я на питерском аэроплане как-то стюардессочку в туалете дрючил.
Тесновато, конечно, но свой кайф тут есть. Десять тысяч метров, за бортом ветер
свистит, в дверь ломятся, а я ее – опа! опа! Такая манамба!
– В туалете серьезному человеку как-то и неприлично…
– Зато приятно.
– Интересно, Марго сегодня выдрючиваться будет?
– А для чего же она, по-твоему, сюда каждый день ездит?
– Ну, точно! Господа!
Господа в полосатом, как говорится, обратились в зрение,
благо до широкой песчаной полосы по-над самым берегом озера было всего-то
полсотни метров, меж ними и блестящей водой росло всего несколько деревьев, так
что обзор открывался идеальнейший – мечта вуайериста. Маргарита быстро и умело
расседлала коня, принялась уже медленнее избавляться от высоких сапог и черного
мундира, под которым, как и в прошлые разы, не обнаружилось ничегошеньки, кроме
загорелой точеной фигурки. Кровь клокотала и пенилась в пещеристых телах.
Обнаженная златовласая красотка взмыла на спину коня, ловко его вздыбила,
крупной рысью пронеслась вдоль берега.
– Говорят, бабы от верховой езды на оргазме тащатся, –
выдал вдруг браток.
– Научный факт, – поддержал Синий. – Только мне
сдается, орлы, что эта кукла еще и временами от ширева потаскивается. Зрачки у
нее иногда бывают спесыфические…
– Думаешь?
– Похоже.
– «Винта» бы ей впрыснуть, – мечтательно предложил
Браток. – Тогда б сама к нам трахаться кинулась. Мы одной шлюхе полный
баян всадили, так потом впятером не знали, куда деваться. Фома аж уздечку
порвал…
Конь остановился боком к ним над самой водой, прекрасная
всадница неспешно потянулась, закинув руки на затылок, с таким видом, словно о
существовании десятка зрителей и не подозревала.
– Леди Годива, – с некоторой дрожью в голосе сказал
Доцент. – Как на картине…
– Вы про картину Кольера? – уточнил внезапно Визирь,
тоже не самым безразличным голосом.
– Тоже видели репродукцию?
– Зачэм рэпродукция, вах? Оригинал.
– В Лондоне?
– В Ковентри, – сказал Визирь. – Где дело, по
легенде, и происходило. Там она и висит, в Герберт Арт Гэллери. Красота,
правда?
– Нет, это вы про что? – непонимающе уставился Браток.
– Объясняю популярно, – усмехнулся Визирь. – Жил в
Англии восемьсот лет назад один герцог, и ввел в своем городе налоги по полному
беспределу, хоть волком вой. Ну, его молодая жена ему и сделала предъяву: мол,
не гони беспредел, с людей уж и стричь нечего. А он ей погнал встречную
предъяву: если ты такая добрая, проедь через весь город верхом на коняшке в
голом виде, я тогда налоговый кодекс и отзову…
