Собственно, никакой злости на нее отчего-то не было – одно
злое веселье, вызванное неуловимым ароматом сокровищ. Пожалуй, можно сказать,
он был благодушен и добр – конкистадор над грудой добычи, перед прекрасной
пленницей.
Он изобразил обоими указательными пальцами некую несложную
фигуру и, видя, что она не поняла, безмятежно пояснил:
– Раздевайся, сучка…
Она принялась торопливо сбрасывать одежду, не сводя с него
покруглевших от страха глаз. Уразумев очередной жест, быстро опрокинулась
навзничь на постель, замерла. Вадим, не озаботившись снять сапоги и что бы то
ни было еще, приспустил штаны, неторопливо навалился, медленно вошел и принялся
охаживать ее, в общем, вовсе не уподобляясь питекантропу, размеренными
толчками, испытывая ни с чем не сравнимое наслаждение
п о б е д и т е л я, степного
варвара, ландскнехта, кортесовского идальго, после долгих, нечеловеческих
трудов заполучившего и злато, и оцепеневшую от ужаса красавицу. Весь
подходивший к концу двадцатый век куда-то провалился, торжествовало нечто
первобытное, буйно-хмельное…
– Ну что ты, как колода… – сквозь зубы процедил он, сжав в
кулаках ее тонкие пальчики. – Шевелись!
Ах, как она отдавалась! Как безмолвно вымаливала прощение и
окончательное забвение всех грехов, как терлась нежная кожа о грубую
геологическую брезентуху… Если беспристрастно, раньше такое редко случалось,
несмотря на всю сексуальную гармонию. Страх творит с людьми чудеса…
Встав и рывком натянув брезентовые штаны – они были без
гульфика, держались на резинке и для таких вот случаев подходили идеально,
распорядился:
– Одевайся и иди в машину. Живо!
Задумчиво оглядел комнату, пуская дым в потолок. Паша вроде
бы еще дышал – кто сказал, что Витек непременно собирался травить их насмерть?
Быть может, хотел лишь на несколько часов вырубить и уложить бесчувственными
бревнами, пока уберется достаточно далеко? Некогда с вами возиться, мужики, уж
извините. Сами любили гордо заверять, что вам нипочем никакая отрава, от
самогона с карбидом до технического спирта, будем надеяться, что и на сей раз
ваши тренированные организмы переборют дурман, а у меня есть более важные дела…
Он отнес обе опустошенных цинки в сортир, выкинул в очко.
Страшно подумать, сколько отпечатков пальцев он тут оставил, но ничего не
поделаешь: можно еще пару часов повозиться с тряпкой и здесь, и в той избе, где
они квартировали, и в летней кухне, но остаются дома Томкиной бабки и
милицейской тещи, магазин, куча геофизической аппаратуры. Нельзя же спалить
деревню целиком, из конца в конец, чересчур сложное предприятие… Придется
оставить все как есть. Пусть в Шантарске голова болит у Шункова, за то и получает
огромные деньги…
Вася не соврал – «уазик» оказался заправленным под завязку.
И парочка канистр в кузове. Хватит, чтобы съездить до Шантарска и вернуться
назад. Последнего он, понятно, делать не собирается. За расхлябанным
солнцезащитным козырьком отыскался паршивенький бумажник из кожзаменителя с
документами на машину и Васиными правами, закатанными в пластик. Права
оказались старого образца, выданные девять лет назад, что максимально облегчало
задачу. Некоторая несхожесть легко спишется на возрастные изменения, к тому же
ни один провинциальный гаишник не заставит срочно сбривать бороду ради
окончательного внесения ясности. Насколько знал Вадим, геологические машины
особенным приставаниям ментов не подвергаются – если только не таранить спьяну
ихние «луноходы».
Чтобы создать полную видимость деловой поездки, он свалил в
машину пару катушек, несколько деревянных ящичков с батареями, два спальника.
Привязанный к полурассыпавшейся конуре Бой прыгал на поводке и лаял, видя
оживленные сборы и прекрасно разбираясь в происходящем. Успевший с ним
подружиться Вадим похлопал пса по спине, развел руками:
– Извини, старик, куда я тебя дену? Уж за тебя-то я спокоен,
в случае чего овцами проживешь, там их еще до черта…
Подумав, завернул рюкзак с сокровищами в самый
непривлекательный кусок брезента, какой только удалось обнаружить в
хозяйстве, – весь пропитанный машинным маслом, грязнющий.
Напоследок постарался внести в декорации некоторую
запутанность – тщательно вытертый «Макаров» сунул Паше в руку, обтер электрод,
которым ублаготворил Витька, бросил его в кучку к другим, где распознать орудие
убийства не смог бы и майор Пронин.
Все было готово к незаметному, триумфальному отъезду, но он
стоял, глядя на озеро, за которым вдали зеленели пологие голые склоны, чувствуя
легкую досаду и грусть, причины которых не вполне мог определить. Здешняя жизнь
– до некоторого момента, понятно, – была до того беззаботной, привольной,
не похожей на крысиные гонки городских хлопот, что в какой-то миг Вадим, к своему
удивлению, ощутил явственный укол сожаления.
Мысленно посмеявшись над собой, запрыгнул в кабину и со
скрежетом врубил задний ход, выехал со двора, развернулся. Он сто лет уже не
имел дела с механической коробкой, поначалу чересчур резко отпустил сцепление и
мотор заглох, но вскоре дела пошли на лад. Он проехал до выезда из деревни, не
встретив ни единой живой души, прибавил газу, испытывая странные ощущения:
покинутая деревня, казалось, тут же растаяла в воздухе, перестала существовать
вместе с людьми, навсегда исчезая из его жизни. Все хорошо, что хорошо
кончается.
Ника повернулась к нему, и Вадим сообразил, что произнес это
вслух.
– Не говори «гоп»… – осторожным тоном произнесла она.
– Глупости, – беззаботно отмахнулся Вадим, закуривая
новую сигарету. – Не в том мы сейчас обличии, чтобы шарахаться от каждого
куста и ждать неприятностей…
По-прежнему стояла прекрасная погода. Он гнал машину,
насколько позволяла разбитая проселочная колея и лысые покрышки, по привычке
потянулся включить магнитолу, но, естественно, не обнаружил ничего подобного.
Пожал плечами и замурлыкал, вертя здоровенную баранку:
Ах, Айседора, Айседора Дункан…
Ах, Айседора, не торопите шофера…
Покосился на Нику и хмыкнул, распираемый веселым, бодрящим
цинизмом:
– Что вы кукситесь, звезда моя? Скоро все будет по-старому,
даже лучше – там в куче есть весьма приличные дамские висюльки, купчина
Калауров не стал бы ховать «самоварное» золото, так что и твоя Анжела, и твоя
Ирина Дмитриевна от зависти описаются, с их любовью к антикварным цацкам. А вообще,
я тебе завидую. Это на мою долю выпало немало горького, но ты-то развлекалась
по полной программе. Тут и эсэсманы – сколько их, кстати, было, не подскажешь?
Тут и старина Эмиль, и Паша… ах да, я же забыл о нордической красавице Марго,
которая тебя тоже ублажала на свой манер. Надо полагать, интересно было и
познавательно?
Ника вместо ответа рассмеялась – какой-то странный был смех,
определенно истерический. С равнодушным видом пуская дым перед собой,
протянула:
– Вот будет смеху, если забеременела. Столько кандидатов на
роль папаши – глаза разбегаются. Ничего, кормить все равно тебе придется…
