К апрелю 2006 года он перестал покупать страховку на низкокачественные ипотечные облигации. При портфеле активов стоимостью $555 млн он сделал этих специфических ставок на $1,9 млрд – ставок, которые должны были бы окупиться, но пока не окупались. В мае он избрал новую тактику: стал предлагать трейдерам с Уолл-стрит продать ему еще больше дефолтных свопов по приемлемой для них цене, прекрасно зная, что те откажутся. «Ни разу контрагенты не согласились продать свопы по моим ценам, – писал он в электронном сообщении. – 80–90 % позиций из моего перечня не продавались ни за какие деньги». Исправно функционирующий рынок учитывает новую информацию в ценах бумаг; этот же многомиллиардный рынок даже не пошевелился. «Одно из старейших правил в мире инвестиций гласит: если вы прочли о событии в газете – уже слишком поздно, – говорит Бэрри. – Так оно и есть, но только не в этот раз». Стив Друскин чем больше знакомился с рынком, тем больше удивлялся тому, насколько он контролировался. «Поразительнее всего то, что они сумели создать из этих воображаемых бумаг целый рынок, – говорит он. – Это же не реальные активы». Словно Уолл-стрит решила позволить всем и каждому спекулировать на пунктуальности коммерческих авиалиний. Вероятность прибытия рейса United Flight 001 точно по расписанию зависит от погоды, неполадок, опытности пилота и много еще от чего. Но вероятность изменения графика можно было не принимать во внимание, пока самолет не приземлится, вовремя или с опозданием. Крах ипотечных кредиторов вроде Ownit и ResCap и убытки по пулам низкокачественных кредитов выше ожидаемых не имели значения. Значимым было лишь то, что имело значение с точки зрения Goldman Sachs и Morgan Stanley.
Крупнейший в мире рынок капитала был на самом деле не рынком, а чем-то еще – только вот чем? «Я фактически пытаюсь убедить своих контрагентов в том, что неизменный проигрыш свидетельствует о мошенничестве на рынке дефолтных свопов, – писал Бэрри в электронном письме своему инвестору. – Что если дефолтные свопы – фальсификация? Я не могу отделаться от этого вопроса и думаю, никогда раньше у меня не было столько оснований считать именно так. В этом году мы не должны потерять 5 % на дефолтных свопах». Своему продавцу из Goldman Sachs он писал: «Я думал, что играю на понижение рынка жилья, но это не так, ведь дефолтные свопы сфальсифицированы?» Когда спустя несколько месяцев Goldman Sachs объявил о том, что отчисляет $542 000 на каждого сотрудника в бонусный фонд 2006 года, он снова написал: «Как бывший посетитель автозаправок, парковок, врач-стажер и в настоящее время сексуальный раб Goldman Sachs я оскорблен».
В середине 2006 года до него стали доходить слухи о других инвестиционных менеджерах, которые делали аналогичные ставки. Некоторые даже звонили ему с просьбой о помощи. «Мне столько раз говорили, что я должен выйти из сделки, – рассказывает Бэрри. – А я смотрел на этих людей и думал: как здорово, что у них есть возможность войти в сделку». Если бы рынок был хоть чуточку рациональным, ему бы уже давно пришел конец. «Крупнейшие в мире фонды воспользовались моими идеями и скопировали мою стратегию, – писал он в одном из электронных писем. – Поэтому, если это случится, не только Scion заработает деньги. Но и всем это сделать не удастся».
На душе у Бэрри скребли кошки. «Такое впечатление, будто я пожираю сам себя», – писал он жене в середине сентября. Источником его печали служили, как и всегда, другие люди. Больше всего хлопот ему доставляли собственные инвесторы. Когда в 2000 году он создал фонд, то оглашал только квартальную прибыль, предупредив инвесторов о том, что не будет информировать их о своих планах. Теперь они требовали отчетов каждый месяц, а то и каждые две недели и постоянно докучали вопросами об обоснованности его пессимизма. «Я практически убедился: чем лучше идея и чем прогрессивнее мыслит менеджер, тем больше инвесторы вас ругают», – говорит он. Его не очень волновало, насколько прогнил рынок ценных бумаг, поскольку он верил: рано или поздно на нем восторжествует здравый смысл. Компании либо разоряются, либо процветают. Кредиты либо погашаются, либо нет. Но люди, чьими деньгами он управлял, были неспособны эмоционально дистанцироваться от рынка. Они реагировали на те же поверхностные раздражители, что и весь прогнивший рынок низкокачественных ипотечных бумаг, и пытались заставить Бэрри подстраиваться под рыночное безумие. «Я изо всех сил стараюсь не терять выдержку, – обращался он в письме к одному из инвесторов. – Но я не могу быть терпеливее своих инвесторов». В ответ на жалобы другого инвестора он писал: «Умный менеджер хедж-фонда – это тот, у кого есть правильная идея и кого инвесторы покидают как раз перед тем, как идея начнет приносить деньги». Когда он зарабатывал для них гигантские деньги, их не было видно и слышно; но как только он начал немного терять, они набросились на него с сомнениями и подозрениями:
– На мой взгляд, дефолтные свопы – это чудовище, которое тащит нас в море. Это повторение истории про старика и море.
– Когда, по-вашему, прекратятся потери? (В августе опять 5 %-ное снижение.) Ваша нынешняя стратегия более рискованна?
– Я физически страдаю из-за вас… Как вы посмели?
– Можете объяснить, почему мы теряем деньги на этой позиции? Если потенциальные потери фиксированы, то, учитывая, сколько мы уже потеряли, они должны составлять незначительную часть портфеля.
Последний вопрос возникал уже не раз: почему человек, отбирающий акции, теряет столько денег на одной экзотической позиции рынка облигаций? И он пытался дать на него ответ: нужно выплачивать ежегодную премию в размере примерно 8 % от портфеля, пока существуют базисные кредиты: скорее всего, около пяти лет, но, возможно, что и все 30. Восьмипроцентный платеж за пять лет составит 40 %. Если стоимость дефолтных свопов упадет наполовину, Scion потеряет в результате переоценки позиции по рынку 20 %.
Что хуже всего, в контрактах на дефолтные свопы был пункт, позволявший крупным фирмам с Уолл-стрит аннулировать сделки с Scion, если активы последнего упадут ниже определенного уровня. Возникла реальная угроза подобного исхода. Большинство инвесторов Бэрри приняли условие о «замораживании» капитала и два года не имели права изымать деньги по собственному желанию. Но из $555 млн, имевшихся в его распоряжении, $302 млн можно было вывести уже в конце 2006 – середине 2007 года, и инвесторы выстроились в очередь, требуя назад свои деньги. В октябре 2006 года цены на американскую жилую недвижимость продемонстрировали рекордное падение за последние 35 лет. Всего за несколько недель до того, как с ABX, индексом ипотечных облигаций класса «три В», произошло первое «кредитное событие» (т. е. убытки), над фондом Майкла Бэрри, который к этому времени полностью сконцентрировался на игре против низкокачественных ипотечных бумаг, нависла угроза бегства инвесторов. «Мы впали в клиническую депрессию, – говорит один из аналитиков Бэрри, которых тот непонятно для чего нанимал, поскольку все исследования предпочитал проводить самостоятельно. – На работу ходить не хотелось. Сделка оборачивалась против нас, а инвесторы стремились выйти из игры».
Однажды вечером, когда Бэрри жаловался жене на полное отсутствие долгосрочной перспективы на финансовых рынках, его осенило: соглашение с инвесторами давало ему право держать их деньги, если те были вложены в «ценные бумаги, для которых отсутствует публичный рынок или которые являются неликвидными». Решение о наличии публичного рынка для той или иной ценной бумаги оставалось за менеджером. Если Майкл Бэрри считал, что такого рынка нет – что он, например, временно не функционирует или является мошенническим, – ему дозволялось перевести инвестиции на отдельный счет. Другими словами, инвесторы не могли получить свои деньги обратно до тех пор, пока сделанная ставка не принесет результата.
