Пытаться контролировать Айсмана, разумеется, было бесполезно. Он считал себя крестоносцем, чемпионом среди аутсайдеров, врагом злобных авторитетов, кем-то вроде Человека-паука. Он прекрасно понимал, насколько, к примеру, абсурдно звучат слова его жены: «Мой муж считает, что он и Человек-паук живут одной жизнью». Айсман не рассказывал всем подряд про шокирующее количество параллелей между ним и Питером Паркером – время учебы в колледже, набор изучаемых предметов, время женитьбы и т. д. Не распространялся он и о том, что, учась в школе права, покупал очередной номер комикса про Человека-паука в надежде обнаружить в нем следующий поворот в своей жизни. Но Айсман всегда мыслил и оперировал историями, и это была одна из историй, с помощью которой он выражал себя.
Первые признаки отсутствия у Человека-паука интереса к темным делишкам Deutsche Bank появились во время выступления генерального директора Option One – компании, выдававшей ипотечные кредиты и принадлежавшей H&R Block. Радар Айсмана засек Option One семь месяцев назад, в июне 2006 года, когда компания объявила о неожиданных убытках по портфелю низкокачественных ипотечных кредитов. Неожиданность была связана с тем, что компания выдавала кредиты и продавала их Уолл-стрит, т. е. она, по идее, не должна была нести никакого риска. В сделках, однако, была оговорка, в соответствии с которой Уолл-стрит имела право вернуть кредиты Option One, если заемщики не произведут вовремя первые выплаты. «Кто берет ипотечный кредит и не делает первый платеж?» – удивляется Дэнни Мозес, глядя на ситуацию с одной стороны. «Кто, черт возьми, дает деньги людям, которые не в состоянии внести первый платеж?» – удивляется Айсман, глядя на нее с другой стороны.
Подойдя в своей речи к описанию портфеля низкокачественных кредитов Option One, генеральный директор заявил, что компания справилась с трудностями и ожидает (скромный) уровень убытков по этим кредитам не более 5 %. Тут Айсман поднял руку, а Мозес и Дэниел вжались с кресла. «Время для вопросов еще не наступило, – поясняет Мозес. – Докладчик не закончил выступление. Он увидел поднятую руку Стива и произнес: “Слушаю вас”».
«По вашему мнению, 5 % – это реальная или теоретическая вероятность?» – обратился к нему Айсман.
«Реальная», – ответил генеральный директор и продолжил выступление.
Айсман снова поднял руку и помахал ею в воздухе. Только не это, подумал Мозес, и еще сильнее вжался в кресло. «Стив постоянно повторял, что при общении с этими людьми нужно исходить из того, что все они всегда и во всем лгут», – поясняет Дэниел. И Дэнни, и Винни знали, как Айсман относится к тем, кто выдает низкокачественные кредиты, но считали, что в данных обстоятельствах лучше держать свое мнение при себе. Стив поднял руку не для того, чтобы задать вопрос. Он сложил большой и указательный пальцы в круг. Этот жест говорил красноречивее любых слов: «Ноль!»
«Да? – раздраженно обратился к нему генеральный директор. – У вас есть еще вопросы?»
«Нет, – ответил Айсман, – она равна нулю. Вероятность 5 %-ного уровня дефолтов равна нулю». Убытки по низкокачественным кредитам будут намного, намного больше. Докладчик не успел и рта раскрыть, как у Айсмана зазвонил телефон. Вместо того чтобы сбросить звонок, он достал телефон и приложил его к уху. «Прошу прощения, – произнес он, поднимаясь с кресла. – Мне нужно ответить на звонок». С этими словами он вышел из зала. Звонила его жена.
«Какой-то пустяковый был разговор, – со вздохом поясняет жена. – Меня использовали как прикрытие».
После этого на Айсмана что-то нашло, он больше не ввязывался в споры, а пытался проникнуть в самую суть ситуации. Он разгуливал по казино Лас-Вегаса, поражаясь разыгрывавшемуся перед ним представлению: 7000 человек, вполне довольных тем миром, какой они видели. Общество с серьезными экономическими проблемами делало вид, что не замечает их, и больше всех на этом обмане наживались финансовые посредники. Как такое могло случиться? На какой-то миг Айсману даже показалось, что он чего-то недопонимает. «Он твердил: “Что за чертовщина здесь творится? Кто все эти люди?”» – вспоминает Дэнни Мозес. Краткий ответ на этот вопрос звучал так: оптимисты. Рынок низкокачественных ипотечных бумаг в своем нынешнем воплощении двигался только в одном направлении – он рос. Успешными на нем считались те, кто всегда говорил «покупать». Теперь им нужно было сказать «продавай», но они не знали, как это сделать. «Игроки долгового рынка всегда считали себя умнее других, – замечает Айсман, – и обычно так и было. Это не моя сфера, но я поставил против их индустрии, и мне интересно, знают ли они нечто такое, что неизвестно мне. Может ли все быть настолько очевидным? Может ли все быть настолько простым?» Он приватно встречался с кредиторами, представителями банков и рейтинговых агентств, пытаясь выудить у них хоть какие-нибудь сведения. Винни так комментирует его поведение: «Он учился. Стоит ему увлечься тем или иным вопросом, и его любознательность перевешивает стремление к конфронтации. Он утверждает, что это результат многолетнего обучения хорошим манерам, но реально дело было в том, что впервые в жизни ему удалось сложить все кусочки головоломки».
Айсман был готов к худшему, что в 2007 году давало ему гигантское тактическое преимущество на финансовом рынке США. Но в глубине души он до сих пор оставалась таким же доверчивым, как тот мальчик, который одолжил новый велосипед незнакомцу. Его все еще можно было шокировать. Случай с Household Finance лишил Айсмана последней надежды на то, что правительство вмешается и запретит богатым компаниям обирать бедняков. Но ведь на свободном рынке должен существовать авторитетный орган, способный удерживать его от крайностей. Теоретически роль такого органа могли играть рейтинговые агентства. По мере усложнения ценных бумаг участие рейтинговых агентств становилось все более необходимым. Любой участник рынка мог оценить казначейские облигации, но вряд ли кто разбирался в CDO, обеспеченных низкокачественными ипотеками. Возникла естественная потребность в независимом арбитре, который мог высказать мнение о горах рискованных кредитов. «В Вегасе я окончательно удостоверился в том, что вся индустрия полагалась на рейтинги, – говорит Айсман. – Все верили в рейтинги, стало быть, ни о чем не беспокоились».
Айсман работал на Уолл-стрит почти два десятилетия, но ему, как и многим другим участникам фондового рынка, ни разу не удавалось пообщаться с представителями Moody’s или Standard & Poor’s. Участники фондового рынка вспоминали о рейтинговых агентствах, только когда дело касалось страховых компаний, которые не могли больше продавать свой продукт, поскольку их способность выполнять обязательства ставилась под сомнение. Теперь у Айсмана появилась возможность познакомиться с ними. Аура их собственной значимости – вот первое, что потрясло его, а также Дэнни и Винни. «Ну вот, знаете, вы заходите на почту и сразу чувствуете разницу между простыми людьми и госслужащими, – говорит Винни. – Сотрудники рейтинговых агентств очень напоминали госслужащих». Вместе взятые, они обладали большей властью на рынке облигаций, чем кто бы то ни было, но по отдельности не представляли собой ровным счетом ничего. «Им мало платят, – поясняет Айсман. – Самые умные переходят в фирмы с Уолл-стрит и помогают им манипулировать компаниями, где когда-то работали. Работа аналитиком в Moody’s должна быть пределом мечтаний (“Как аналитику выше мне уже не подняться”.) На самом деле это полный тупик! Никому нет дела до того, что Goldman высоко ценит бумаги General Electric. Если Moody’s понижает рейтинг бумаг GE, вот это серьезно. Так почему кто-то из Moody’s хочет работать в Goldman Sachs? Аналитик Goldman Sachs должен хотеть перейти в Moody’s. Оно должно быть элитарным местом».
