Кроме того, одна из пятидесятикилограммовых бомб угодила в наспех замаскированный склад боеприпасов. Несмотря на все это, артиллеристы сражались до последнего бойца, добивая остатки разгромленной колонны. Последний бой они приняли, когда на позиции ворвались обошедшие батарею с фланга гитлеровские пехотинцы, забросавшие капониры гранатами. Единицы выживших, каждый из которых к этому времени был ранен или контужен, сошлись с немцами в рукопашной, сражаясь кто чем мог: штыками и прикладами винтовок, касками, пехотными лопатками и шанцевым инструментом. Несколько минут над позицией стоял рев надсаженных глоток, перемежающих русский мат с немецкими ругательствами, сменившийся затем хриплым дыханием и стонами умирающих людей. Затем все стихло. Добив раненых, немцы ушли.
Так и не обнаруженная противником первая батарея вступила в бой спустя час, когда с запада показалась лязгающая и ревущая моторами стальная змея спешащей на помощь бронегруппы. В одиночку она продержалась почти полчаса, уничтожив больше двадцати единиц техники и бронетранспортеров с мотопехотой. После выхода из строя всех орудий пятеро последних уцелевших артиллеристов во главе с раненным в руку лейтенантом Сазовым подожгли ящики с неизрасходованными боеприпасами и ушли через лес…
* * *
Перегрузка вдавила капитана Захарова в кресло, и привязные ремни больно впились в тело, а сжимающие штурвал руки словно налились свинцом, однако юркий истребитель уже завершал маневр, уходя с линии огня преследователя. К сожалению, сбросить с хвоста «Мессершмитт», превосходящий «Ишачка» в горизонтальной скорости, не удалось. Немецкий пилот применил излюбленную тактику атаки с превышения, дополнительно разогнавшись за счет пикирования, и лишь великолепная реакция комэска, резко, на грани сваливания в штопор, бросившего машину в сторону, спасла самолет. Подсвеченные трассерами жгуты спаренных очередей прошли буквально в полуметре, несколько пуль даже зацепили левую плоскость, оставив в лакированной фанерно-полотняной обшивке рваные дыры. Да уж, модификация «Фридрих» – это не проигрывающие в скорости и маневренности даже на малых высотах «пятьдесят первые» «Хейнкели», которых «Ишачки» лихо громили пять лет назад в испанском небе! Впрочем, в данной ситуации и устаревшего «Эмиля» бы хватило с головой.
Немецкий пилот, убедившись, что промахнулся и советский истребитель цел, горкой набрал высоту, готовясь к новой атаке. Александр подал ручку управления от себя: нужно поскорее уходить к земле, на малой высоте у него еще есть шансы – горизонтальная маневренность у «И-16» все же лучше, чем у «сто девятого», может, и удастся стряхнуть. Едва ли не против воли комэск мысленно отсчитывал секунды, необходимые противнику для захвата цели. Пора? Пожалуй…
Советский истребитель завалился вправо, ложась «на крыло» и собираясь уйти к земле, но на этот раз противник оказался готов к неожиданному маневру, и очереди вспороли обшивку центроплана от хвоста до кока. Брызнул расколотый пулей плексиглас фонаря, короткая боль ожгла правое плечо, густо задымил расстрелянный двигатель. Потерявший управление «Ишачок» понесся туда, куда так стремился несколькими мгновениями раньше его пилот – к земле.
«Только б не в штопор, закрутит – хрен выберусь», – мелькнула краем сознания мысль, и Захаров, отстегнув ремни привязной системы, откинул дверцу и мешком вывалился за борт обреченной машины. Над головой промелькнул хищный вытянутый силуэт «Bf-109F», набирающего высоту для новой атаки. На выпавшую из кабины сбитой «Крысы» фигурку русского летчика не обратили никакого внимания: гитлеровскому летчику пока еще хватало более желанных целей. Смертельная карусель воздушного боя набирала обороты, и утреннее июньское небо то и дело перечеркивали траурные полосы черного дыма от падающих самолетов. К сожалению, в основном советских: неожиданно свалившиеся сверху «сто девятые» застали вылетевшую навстречу немецким бомбардировщикам эскадрилью врасплох. О том, что на этот раз бомбовозы пойдут с плотным истребительным прикрытием, разбитым на две группы, никто из уцелевших после прошлого боя пилотов 33-го ИАПа не знал…
Первым сбили Ваньку Баранова, идущего во главе своего звена. Удалось ли товарищу покинуть машину, комэск не видел, отражая атаку вражеского истребителя. Но сыпался вниз его «Ишачок» совсем нехорошо, похоже, самолет получил не очередь из пулеметов, а несколько попаданий из авиапушки, и начал разрушаться прямо в воздухе. В следующую минуту к земле отправились еще две машины эскадрильи – если вчера советские истребители задали немецким бомберам неслабого жару, изрядно потрепав первую волну (правда, и потеряв при этом целых восемь машин), то сегодня гитлеровцы решили поквитаться. Увы, им это удалось с первых же секунд боя, а спустя несколько минут, показавшихся советским пилотам долгими часами, было потеряно еще пять машин против всего двух сбитых немцев…
Парашют Александр раскрыл метрах на семистах, не рискуя делать это раньше, чтобы не превращаться в болтающуюся под куполом живую мишень. Дернув здоровой рукой ярко-красную вытяжную скобу, укрепленную с левой стороны подвесной системы, капитан глухо застонал в ответ на резкий рывок раскрывшегося над головой спасительного купола «ПЛ-4». Раненое плечо отозвалось неожиданно сильной болью, и Захарову пришлось сжать зубы, чтобы не закричать. Скосив глаза, летчик взглянул на потемневший от крови рукав летного комбинезона – похоже, неслабо его зацепило, просто в горячке боя не было времени обращать внимание. Лишь бы кость не задело, не хочется на второй день войны попасть в госпиталь. Да и какой может быть госпиталь? Ему нужно летать, сбивать этих гадов, мстить за вероломное вторжение, за погибших сегодня ребят эскадрильи!
Пока болтался под куполом, успел осмотреться, с огромным облегчением заметив в небе еще парочку белых пятен раскрывшихся парашютов. Значит, не ему одному удалось спастись, отлично! Плохо, что ветер достаточно сильный и пилотов относит друг от друга. Так, а внизу у нас что? Внизу оказался небольшой лесок: с высоты Захаров видел в нескольких километрах его дальнюю опушку, а прямо под ним – прорезанный небольшой речушкой, вдоль которой шла грунтовая дорога, луг. Повезло, с раненой рукой только не хватало на лес приземлиться! Да и со здоровой, если так подумать, тоже приятного мало, убиться, наверное, не убился бы, но что-нибудь себе точно сломал. Он и с парашютом прыгал-то всего дважды, еще во время обучения в летном училище, а уж приземление на деревья курсанты и вовсе изучали исключительно теоретически, как нечто крайне нежелательное и опасное.
Над головой, скрытый от взгляда шелком купола, прошел на низкой высоте самолет, судя по звуку, немецкий, и комэск внутренне похолодел: ему-то что тут нужно?! Ну, не за парашютистами же охотиться? Неужели немецкому пилоту придет в голову, словно в тире, расстреливать беспомощных летчиков, пусть и из противоположного лагеря? Ведь в следующий раз они могут поменяться местами, и под куполом будет болтаться уже он сам. И тогда любой из наших уже без колебаний нажмет на гашетку…
Как выяснилось в следующую секунду, Захаров, к сожалению, не ошибся, и в голову гитлеровца пришло именно это. Двумя смертоносными швейными машинками заработали пулеметы, и очереди пересекли висящую на стропах фигурку одного из летчиков, того, что спускался ближе к Александру и на несколько сотен метров выше. Видимо, пули перебили ремни подвесной системы и часть строп, и купол съежился с одной стороны, превращаясь в хлопающую на ветру вытянутую тряпку, потерявшую способность выдерживать вес человека. Впрочем, стремительно падающему вниз человеку, косо обвисшему на оставшихся ремнях, уже было все равно…
