В конце письма, как будто желая защититься от неизбежных обвинений в предательстве, Дюма даже поведал Комитету общественного спасения об особенностях стиля своих донесений:
Обращаясь к министру
[626]
подобным образом, я не имел намерения уклончиво отвечать на ваш декрет. По природе своей я слишком честен и умею говорить только напрямик. Я хотел сказать правду, а не искал способ уклониться от выполнения ваших приказов.
* * *
Сколь бы хорошей ни казалась новость о колпаках и деревьях свободы в Турине, она не отражала истинного положения дел. Ведь большинство населения провинциального Пьемонта крайне слабо увлекалось французским патриотизмом. Многие местные жители оставались радикальными монархистами, как по территориальным, так и по политическим причинам: прежде всего, людям не нравится, когда их завоевывают, а во-вторых, здесь было много верующих, а следовательно, консерваторов. Дворянство и священники входили в число самых отчаянных хулителей Французской революции. Представители высших классов были преисполнены симпатией к контрреволюции, а потому оказали радушный прием брату короля Людовика и многим французским аристократам-эмигрантам.
В мартовских и апрельских письмах к Комитету Дюма сообщал о своей убежденности в том, что эмигранты
[627]
и прочие враждебные Революции группы (разбойники, вооруженные священники) пытаются саботировать военные приготовления Франции, шпионят и сообщают врагу о передвижениях французских отрядов – и при всем при этом шныряют туда и обратно через границу, перевозя оружие и прочую контрабанду. Пытаясь нейтрализовать эти угрозы, Дюма был вынужден постоянно оглядываться на местные Якобинские клубы
[628]
, чтобы убедиться, что они еще не приказали арестовать его и отправить в Париж на гильотину. К счастью, ничто не доставляло такого удовольствия Комитету общественной безопасности, как истории о заговорах, особенно о повсеместных, вездесущих коварных кознях.
Поскольку силы Альпийской армии были разбросаны на сотни километров труднодоступной местности, французским войскам было необходимо обеспечить хорошее отношение к себе со стороны местного населения. Как главнокомандующий армией захватчиков, Дюма отвечал за впечатление, которое все они производили на жителей
[629]
, в том числе соседей-швейцарцев. Дюма показал себя умелым и добросовестным дипломатом.
Но способности Дюма к дипломатии
[630]
не действовали на местных якобинцев. Позже той же весной он узнает о новом доносе, составленном Народным обществом Шамбери. Генерал был достаточно умен, чтобы проявлять осторожность в отношениях с Комитетом общественной безопасности в Париже, но считал недопустимым раболепство перед шайкой провинциальных горцев-радикалов. «Просвещенное общество
[631]
обязано знать, что генералы не могут и не должны рассказывать о планах своих операций из опасения за безопасность армии», – писал он именно этому «просвещенному обществу» и требовал сообщить имена обвинителей, чтобы встретиться с ними лично.
Дюма пережил все эти конфликты во многом потому, что сумел заручиться симпатией комиссара, который с момента его прибытия в Альбы был обязан наблюдать за ним. Этому человеку, «народному представителю» Гастону, явно пришелся по нраву
[632]
неортодоксальный генерал-республиканец. Комиссар отправил в адрес «моих коллег» в Комитете общественной безопасности в Париже отчет и со всем пылом поддержал слова Дюма об обстановке на театре военных действий:
Главнокомандующий и я
[633]
произвели разведку на всех позициях нашего фронта. Мы пешком пробрались сквозь снег к самому подножию Мон-Сенис и перевалу Малый Сен-Бернар. На сегодняшний день снег остается мягким и не выдержит вес [человека]. Надеемся, что скоро состояние снега будет соответствовать вашим требованиям и мы сможем достичь ваших и наших целей.
Однако в том же письме Гастон описал свое революционное рвение, проявленное в Альпах в общении со всеми остальными людьми:
Я видел всех законных распорядителей в этом районе и говорил с ними на языке пламенного республиканизма. Некоторые из представителей власти слабы, другие – пребывают в заблуждении. Впрочем, несколько человек готовы хорошо послужить Революции… В поселениях, чьи жители были слишком умеренными, я счел себя вправе принять меры и подогреть их интерес к делу Республики. Действуя личным примером, я заставил их сделать выбор между победой и смертью. Все подписали… и поклялись на крови вести вечную войну с ближайшими мелкими тиранами [и] заявили о готовности вонзить кинжал в грудь [такого тирана] при первой же возможности.
* * *
Поскольку приближался апрель и стало теплеть, Дюма приказал готовиться
[634]
к полномасштабной атаке на перевалы. Хотя генералы обычно сами не производили разведку, Дюма повел сорок пять человек на многодневную миссию с целью выяснить расположение вражеских укреплений на Мон-Сенис.
Ночью 16 жерминаля года II (5 апреля 1794 г.) началась полномасштабная операция против вражеских позиций на Мон-Сенис
[635]
. План Дюма состоял в одновременной атаке перевалов к северу и югу от Мон-Сенис силами четырех тысяч человек. Один отряд в 2100 человек должен был напасть собственно на Мон-Сенис, тогда как другой – примерно равный ему по численности – на перевал Сен-Бернар. Вопреки обыкновению (редкий случай!) генерал Дюма не двинулся во главе своих людей, но отправил двух подчинявшихся ему генералов руководить операциями
[636]
на месте. Он отдал колонну, штурмовавшую Мон-Сенис, под командование надежному и многоопытному человеку – генералу Сарре (решение, о котором Дюма впоследствии пожалеет).
