– Более чем хреново! Пришел бы вчера – ушли бы спокойно. Боялся, что вы всей группой заявитесь.
– Рано перестал бояться. Откуда я знаю, что ты не предатель и засада не по договоренности была?
Капитан опешил, но потом нашелся:
– Так и ты «подсадным» можешь быть.
– Откуда «подсадному» о группе знать? Да и не стали бы настоящие немцы гестаповца убивать.
– Резонно. Однако отношения выяснять не время, уходить надо. Немцы могут весь район оцепить.
– У тебя есть где укрыться, переждать?
– Есть.
– Веди.
Они петляли по улицам, пробегали проходными дворами по развалинам. На карте, которую изучал Игорь и которая была, скорее всего, еще довоенной, таких подробностей не было. Им приходилось опасаться патрулей – в городе действовал комендантский час.
Капитан привел его в неказистый дом на окраине города. Постучал в окно условным стуком – три удара и через паузу – еще два.
Дверь открылась.
– Ты? – удивился хозяин. А увидев Игоря в полной немецкой форме, отшатнулся в испуге.
– Спокойно, это свой! А форма – камуфляж.
Хозяин проживал в доме один.
– Знакомься, Федор Петрович, служит на железной дороге стрелочником.
– Иванов, – представился Игорь.
– Еще один? – засмеялся хозяин. – Звать-то как?
– Семеном.
– Так и будем тебя звать. А меня – Михаилом.
– Поговорить бы наедине.
– Это обязательно. – Хозяин провел их в отдельную комнату. – Сколь дней думаешь здесь быть?
– Дня три-четыре.
– Тогда безвылазно сидите – соседи у меня не очень надежные. А я завтра с утра на работу. Вода в ведре в сенях, каша – в печи, хлеб на столе под рушником.
В комнате стоял старый, продавленный, кожаный диван. У другой стены кровать с никелированными шариками на спинках – роскошь по довоенным временам, поскольку имела пружинную сетку.
– Спать будем или разговаривать? – спросил капитан.
– Мне все равно.
– Я на диване лягу, – застолбил себе место Михаил.
Он сунул под подушку пистолет, изъятый у гестаповца. Глядя на него, Игорь тоже положил под голову свой «Парабеллум».
В начале войны «Люгер-08» был штатным пистолетом в армии. Позже он остался на вооружении унтер-офицеров и экипажей бронетехники. Офицеры же перешли на «Вальтер Р38», поскольку при всех своих отличных боевых качествах «Люгер» имел существенный недостаток – у него не было самовзвода.
Игорь, хоть и вымотался за день, долго не мог уснуть. Его мучили сомнения – можно ли доверять капитану? Сейчас это был главный вопрос. Вдруг он сломался после ареста и выдал всех связанных с ним людей? Кто может дать гарантию, что в самый трудный момент он не продаст его, Игоря? Сейчас заснешь, а он шарахнет по голове рукояткой пистолета, и очухаешься уже в застенках гестапо. Смерти Игорь не боялся, в какой-то мере привык к ней на фронте. Да и что такое смерть? Всего лишь миг. А вот пыток, как любой человек, боялся. Ведь не факт, что он сможет выдержать их и не сломаться. Пытки у гестаповцев были изощренными, средневековой инквизиции фору дадут.
К утру, не выдержав, уснул.
Проснулся от позвякивания посуды в соседней комнате. Соседний диванчик был пуст.
Потянувшись до хруста, Игорь соскочил с кровати и вышел в соседнюю комнату – там уже хозяйничал Михаил. Он уже успел вскипятить в печи чайник, нарезать хлеб крупными ломтями и разложить кашу по глиняным мискам.
– Садись, подхарчимся. Потом поговорим. Времени у нас – вагон и маленькая тележка.
В молчании они позавтракали, и Михаил в сенях вымыл посуду. Похоже, он оттягивал начало неприятного разговора.
– С чего начнем? – спросил он, вернувшись.
– С провала. Кто предал, кого еще взять успели?
– Я думаю – радист, через него все шифровки шли. В Минске радиопеленгаторы есть, сам видел. Едет грузовик-кунг, на крыше антенны крутятся. По всей видимости, его запеленговали и взяли прямо с рацией. Ему бы места выхода в эфир менять, но с рацией по улицам передвигаться опасно – патрули сумки, баулы, чемоданы досматривают. Вот он и влип. Встречался я с радистом на той квартире, куда ты пришел. Больше он никого из группы не знал и с городскими подпольщиками не общался.
– Пока складно.
– Ты как «особист» говоришь.
– Приходилось общаться, опыт есть. Только когда наши придут или ты сам линию фронта перейдешь, с тобою так же разговаривать будут.
– Я понимаю, – вздохнул капитан. По званию он был старше Игоря, а кроме того, Игорь, как и погибшие разведчики его группы, должны были поступить в распоряжение капитана. Но после его ареста гестаповцами и неожиданного освобождения он вынужден был оправдываться перед Игорем. Если Игорь ему не поверит, то может и застрелить его, и никто из разведотдела это ему в вину не поставит. Ведь если разведчик в плену побывал или был арестован, веры ему больше не было. В лучшем случае после допросов увольнение, в худшем – лагеря с немыслимыми сроками в двадцать пять лет или расстрел. Так что сейчас Михаилу не до соблюдения субординации было, жизнь и честь свою спасать приходилось. И так получалось, что главным сейчас в судьбе капитана был именно Игорь.
– Взяли меня вчера утром, – продолжил капитан, – постучали в дверь явочной квартиры условным стуком, как радист стучал. Я и открыл. Двое навалились, скрутили. В квартире и допрашивали. Оберст какой-то и с ним – еще трое в штатском, интересовались прибытием группы и задачей.
– Выходит, немцы знали, что мы прибудем?
– Выходит так, – вздохнул капитан.
У Игоря по спине мурашки пробежали: их группу могли захватить, и он вполне мог оказаться в гестапо. Трех человек без потерь взять невозможно, стрельба была бы точно и потери с обеих сторон. Не иначе Господь отвел от беды. Даже крамольная мысль мелькнула: а может, оно и лучше, что парни там, в самолете, погибли? По крайней мере, мгновенно.
– Что от тебя требовали?
– Хотели знать, какие задачи у группы. А конкретно – есть ли условный знак, скажем – цветок на окне или что-то другое, извещающее о провале явки.
– Хоть одну фамилию им назвал?
– Никого! – Капитан смотрел прямо в глаза Игорю и взгляд не отводил.
– Понимаю, ты мне не веришь. Возможно, я бы на твоем месте тоже не верил.
– Еще бы! Перед самым вылетом Стрюков сказал, что от вас получено радио – все в порядке, ожидаем группу.
– Вот сука! Я такого текста в день вашего вылета не давал.
– Так ведь и знак условный был, точки в конце текста не было. Знаешь, что она означает? Что радист не под немецким контролем работает.
