– Ух ты! Ларь какой! До потолка! Деревянный!
– Не, сгнил уже весь. Видишь, не дерево – труха одна, опилки.
– Короеды поработали.
– На костерок сгодится.
Рус выломал дверцу. Коля оторвал вторую.
– Может, до верха обойдем, проверим, вдруг тут есть короеды эти, ну которые…
– Жуки? Да черт с ними! – устало махнул Руслан. – Дверь входную подопрем, чтоб внезапно не напали.
– Прям здесь запалим? А дыму куда? Тяги нет.
– Сейчас, – Руслан слегка приласкал окно топором, и оно обиженно зазвенело разбитым стеклом.
– Во! Другое дело. В кухне уже до нас кто-то выбил.
– Тут, вообще, кто-то сильно постарался, полгорода в развалинах. Не иначе как после Великой войны.
– А чего они не поделили? Вот сколько нам староста пояснял, я так и не понял.
– Думаешь, он сам знает? – ухмыльнулся Руслан. – А вот в книжице моей, думаю, про все сказано.
Рус похлопал себя по груди. Пакет прилип к голой коже и важно чавкнул, мол, да, знаю.
* * *
Заснуть было трудно. Посторонние звуки леса раздражали чрезвычайно. То сова закричит, то еще какая живность голос подаст. Помимо этого, я внутренним взором постоянно держал контроль над окружающей местностью. Ничего крупного и опасного к нам не приближалось, и, утомившись, я все-таки забылся.
И на границе сна и яви было мне видение. Уж не знаю, то ли насыщенный хвойный запах на меня так подействовал, то ли непривычная обстановка, но приснился мне сон, будто я маленький. Сижу где-то на развалинах и плачу. И развалины те незнакомые, идти куда, не знаю. Да и некуда мне идти. И до того мне одиноко и обидно, что слезы просто ручьем льются. Тут из ниоткуда подходит страшный дядька. Вроде и не бандит он, и не людоед, но страшно мне от того, что я точно знаю: он чужой! И облик его течет и меняется так, что не узнать и не запомнить. И душа у него – потемки. Не чувствую я в нем ни злобы, ни жалости. Он берет меня за руку, и я, не в силах сопротивляться, иду.
И вот привел он меня куда-то и говорит, что я должен сделать то-то и то-то. Бубнит и бубнит, и слова горящими знаками вспыхивают в моей голове. УК-Т-УК-ЗА-УК-ЧТ, УК-Т-УК-ЧТ-20001-УК-ЗА-00010-УК-ЗП-00010-УК-ЗА-57370-УК-ЗП-740FF-УК-СА-УК-АВ-УК-Т-УК-ЧТ-УК-ЗП-60080-УК-СА-УК-Ц-УК-АВ… Мозг мой вопит от ужаса, от этой бесконечной белиберды. Мне кажется, он лопнет от нескончаемых знаков и чисел. Но вот чужой бубнить прекращает, и я сижу один в большой и холодной комнате. Что мне делать? Что делать?
До моего слуха донесся какой-то посторонний звук: Максим-младший, что ли, заплакал? Но нет! Плач раздавался где-то совсем близко. Я всполошился. Кто-то чужой рядом. Поднялся, вытаскивая свою руку из-под Розы. Потревоженная, она сонно окинула меня взглядом и тут же проснулась. Ага! Тоже услышала!
Выскочив из шалаша, увидел, что опоздал – не первый я на плач вышел. Светало. На опушке леса стоял Хаймович и что-то говорил какому-то ребенку с соломенными волосами. Лишь подойдя ближе, я увидел, что ребенок тот с меня ростом и возрастом. Просто сидит он на земле и усиленно мотает сопли на кулак. Одет чужак был в куртку из собачей шкуры. Куртка вся исцарапана и порвана. Клочки шерсти висели там и сям. Штаны неопределенного происхождения оканчивались видавшими виды сапогами. От таких видов сапоги раскисли окончательно и показывали через дырки грязные пальцы с треснувшими ногтями. Н-да…
– И откуда эта жертва науки? – спросил из-за моей спины Федор у Хаймовича.
Хаймович, озадаченно рассматривающий чужака, ответил:
– Судя по внешнему виду, местный. Битый час с ним разговариваю, но, что случилось и кто такой, добиться не могу.
Меж тем сквозь непрестанное хныканье можно было разобрать вполне определенные слова:
– …бросили меня… плохой Лис, и Руслан плохой… бросили меня, бедного… У-у-у! У-у-у!
– Жалуется он, что ли, на кого? – спросил Федя, прислушиваясь к бессвязной речи. – Э! Откуда, братан? Что случилось?
Косой потряс незнакомца за плечо.
– Бросили меня… В-э-э-э! Плохой Лис, и Рус плохой, бросили!
– Понятно, все кругом плохие, один он хороший. Ябеда какой-то…
Чужак неожиданно оживился.
– Да! Ябеда! Я – Ябеда! – ткнул он указательным пальцем в себя. – Ябеда – хороший! Лис плохой! – Подумав, серьезно добавил: – Руслан тоже плохой!
– Ни хрена себе у него кликуха! Ябеда! Как он с такой кличкой выжил? У нас бы давно грохнули, – удивился Косой.
Хаймович угрюмо взглянул на Косого.
– Вот этим наш мир от их мира и отличается. Прежде всего – жалостью. В старину всегда жалели таких людей. Называли их убогими. Страшный грех такого обижать. И если существует Ябеда, значит, люди здесь живут правильные, с пониманием законов Божьих.
– Да? – удивился Федор. – А какой толк от дефективных-то? Корми его, одевай! А зачем?
– Федор, – строго сказал, как отрезал, Хаймович, – мы с тобой уже этот вопрос обсуждали и возвращаться к нему не будем! И мне этот мир нравится!
– Жрать хочешь? – дернул за рукав чужака Шустрый.
– Да! Кушать очень хочу, – ответил тот, указывая пальцем на открытый рот.
– На, – протянул Сережка кусок вяленого мяса.
– Ты откуда пришел? – спросил я. – Где твоя деревня?
– Там! – Ябеда неопределенно махнул рукой, отчаянно вгрызаясь в твердый кусок.
– Ага, значит, деревня существует, что весьма обнадеживает, – заметил Хаймович.
– Что это? – указал Сережка пальцем за наши спины. Мы, не сговариваясь, обернулись. Далеко позади из-за вершин деревьев поднималось красное зарево.
– А это, друзья мои, называется восход солнца! Хаймович рассмеялся счастливо и загадочно.
* * *
…загадки все мне разгадать не удалось, но главное я понял. Проблемы нужно было решать, и чем раньше, тем лучше. Оказавшись в городе, я по наивности своей попал в затруднительное положение. Потеряв счет своим годам, я в глубине души остался ребенком. Иначе никак не оправдать мои ошибки. Просто последние со… лет я привык уже к другим людям, к другим нравам. О существовании человеческого коварства и подлости стал забывать. Оговорюсь. Новое племя людей идеальным не было, и человеческие пороки в том или ином виде существовали, и, возможно, со временем они приобретут ту масштабность и извращенность, которыми обладали при крушении цивилизации. Но хочется верить, что до этого не дойдет… Вариант развития человечества по другому пути радует и вселяет надежду.
* * *
Руслан шевелил губами, вполголоса читая чуть видимые при свете костра строчки. Рядом на рваном матрасе дрых Коля, выводя носом замысловатые рулады. Над костром висела одежда на веревке, протянутой из угла в угол комнаты. Костер затухал. Красные угли, в которых угадывались прессованные опилки, дымно тлели. Руслан в поеденном молью свитере, найденном в квартире, нехотя оторвался от заветной книжицы и, разломав вынутый из ларя ящик, подкинул в костер. От шума проснулся Николай и, окинув взглядом дымную комнату и серость за окном, сказал:
