– Таонг-танг! Кодиар-кодиар! Динг-динг! Дэву!
И снова:
– Таонг-танг! Кодиар-кодиар!..
И вдруг Никита понял, что это такое. Да ведь это удары бубна!
Откуда же они доносятся?
Такое ощущение, что прямо из-под ног!
Никита упал на колени, потом вытянулся плашмя, уткнувшись лицом в холодную сухую землю.
Звуки бубна не утихали:
– Таонг-танг! Кодиар-кодиар! Динг-динг! Дэву!..
Никита поднял голову и вгляделся в темноту, пытаясь понять, куда попал.
И не поверил своим глазам…
Да это же кладбище! Заброшенное кладбище!
Никита лежал на осевшем, поросшем жухлой травой могильном холме. Вокруг, сколько можно было различить в темноте, торчали полуразрушенные шалаши, которые с незапамятных времен ставили на могилах нанайцев, желавших быть похороненными по старинному обряду своего народа.
Почерневшие от времени фигуры сэвенов, торчащие тут и там, напоминали обглоданные пожаром остовы деревьев.
Можно было подумать, что здесь место упокоения целого стойбища!..
Такие места называются сусу – гиблые места, заброшенные. Мрачные, как сама смерть, которая витает вокруг…
Больше всего на свете Никита хотел бы вскочить и броситься прочь, но было так страшно, что он даже шевельнуться не мог. Кроме того, не перестал звучать бубен. И он должен был понять, откуда все-таки идет этот звук.
Никита задрожал от страха и холода, который проникал в его тело от студеной могильной земли… и, словно в ответ, земля под ним дрогнула. Казалось, кто-то пытался выбраться из могилы, на которой он лежал.
Земля колыхалась все сильнее, как будто некое существо билось, рвалось из ее недр. Наконец с легким треском лопнули корни трав, сковывающих землю, и что-то вырвалось из-под нее.
Никита ощутил сырой, стылый земляной дух, а потом что-то ударило его в лицо.
Это было что-то небольшое, круглое, туго натянутое на обруч. И оно тихонько позвякивало:
– Таонг-танг! Кодиар-кодиар! Динг-динг! Дэву!..
Маленький бубен?..
Да ведь это его бубен! Тот самый, сделанный мамой из рубашки, в которой родился Никита!
Так вот куда она его спрятала…
Вот он, заветный шаманский унгчухун!
Никита схватил бубен, поднял его над головой, стукнул пальцами несколько раз – и с наслаждением, как голос друга, услышал звонкую песнь:
– Таонг-танг! Кодиар-кодиар! Динг-динг! Дэву!
Вокруг вмиг стало светлее, потом еще светлей… Теперь над головой стояло солнце, которое лишь недавно перешло линию зенита, сияла под солнцем хвоя елей, золотились иголочки лиственниц, жестяно шелестела медно-рыжая листва дубов, которые никогда не раздевались на зиму, а только больше и больше рыжели.
Никита внезапно заметил, что он снова одет так, как раньше. Правда, энцефалитка Вальтера куда-то подевалась. А так-то все было прежнее: футболка, куртка, носки и кроссовки, а также джинсы, в кармане которых лежал полураздавленный коробок со спичками.
Что значило это переодевание?.. Неужели он вернулся в обычный мир – мир людей? Илу – так называла этот мир Сиулиэ…
Наверное, да.
Но, наверное, то, что Никита стал шаманом, здесь следует держать в секрете…
И в это мгновение он почувствовал, что рядом кто-то есть. Сунул маленький бубен в карман куртки, обернулся – и увидел сидящего на поваленном стволе старика – худощавого, круглолицего, с редкими седыми волосами, собранными в косицу. Смуглое лицо изрезано множеством морщин. Тяжелые веки почти прикрывали узкие глаза. Он был одет в засаленный халат мутного, неразличимого цвета и обут в потертые торбаса.
– Бачигоапу, лоча саман-гэен, – сказал старик скрипучим голосом. – Не узнал?
Разумеется, Никита его узнал, сразу узнал! Ведь это был не кто иной, как дзё комо!
Само собой, тут же рядом оказался дедка-суседка – все такой же сивенький, седенький, добродушный.
– Ну что, мэргенушко, теперь ты и в самом деле шаманушко? – хохотнул он.
Да, все Никитины секреты эта русско-нанайская парочка домовых, похоже, видела насквозь…
– Вы меня друг другу прям с рук на руки передаете, – удивился он. – Сначала Сиулиэ вела, потом предок Ворон, потом духи, которых он позвал. Теперь вы появились…
– Так ведь мы все о дереве Омиа-мони печемся, – развел руками домовой. – Вот мы и выворачиваемся наизнанку, чтоб тебе подсобить! Ведь ты – наша главная надёжа!
– Ну да, типа Гарри Поттер, – тихонько хмыкнул Никита. – А что ж меня Сиулиэ бросила, если я ваша главная… эта самая… надёжа? – спросил погромче – и сам на себя разозлился, потому что голос его зазвенел от обиды.
«Ну что я переживаю как девчонка? – подумал зло. – Она говорила, что я без нее обойдусь, ну я и обошелся!»
– Сиулиэ?! – возмущенно завопил дзё комо. – Сиулиэ тебя бросила?!
– Тихо, тихо, дружечка мой, дзё комо, – засуетился домовой, – тише, тише! Откуда мэргенушке нашему про все знать-ведать? А ты, добрый молодец, – укоризненно взглянул он на Никиту, – коли шаманом зовешься, учись дальше своего носа видеть! Неужто не понял, почему Сиулиэ тебя покинула?
– Понял бы – не спрашивал, – буркнул Никита, чуя что-то недоброе. – А что… с ней случилось что-нибудь?
– Что-нибудь?! Что-нибудь?! – снова так и взвился дзё комо, но домовой опять вцепился в рукав своего вспыльчивого приятеля:
– Тише, тише… я сам скажу.
– А, ладно, – неохотно согласился дзё комо, – говори ты.
– Понимаешь, мэрген, – тихо сказал домовой, – нельзя не шаманам провожать души в мертвый мир. За это самозванцам приходится расплачиваться.
– Что случилось с Сиулиэ?! – закричал Никита.
– Отныне она навечно заключена в май, медвежью лапу, – прорычал дзё комо. – Больше она из нее не выйдет, никому не поможет, никого не спасет. И все из-за тебя!
– «Из-за тебя»! – сердито передразнил домовой. – Да не из-за него! Зря рычишь, зря рявкаешь! Такова доля у всех сиулиэ – человеку служить, даже если погибнуть за него придется! Сам знаешь, сколько их таких, из медвежьих лап, да вороньих перьев, да орлиных клювов, свои жизни за человека положили. Числа им нет! А почему? Потому что планида у них такая! Вот и эта девчонка верой и правдой нашему мэргену служила. А почему? Потому что Омиа-мони спасать нужно!
– Нужно-то нужно, – буркнул дзё комо и покосился на Никиту, – да сможет ли он?
– Почему я? – не выдержал тот. – Ну ладно, я должен был стать шаманом, чтобы маму найти… Но почему именно я должен спасать Омиа-мони?! Что, настоящих шаманов в природе не осталось?
– Потому что именно твой предок Ворон в незапамятные времена принес Эндури тот орешек, из которого выросло Дерево Душ, – пояснил дзё комо. – И сейчас, когда беда настала, только ты и можешь священное древо спасти.
