Розовый дом содрогнулся от дрожащего, какого-то старческого крика.
Нянюшка качала маленькую Эллен, убаюкивая её.
– Неемия нашёл кормилицу, скоро пососёшь молочка и согреешься. Мисс Соланж держала тебя до последнего, пока не отправилась к своим предкам. Мамочка улыбалась, глядя на тебя, малышка. Я сама видела! А твой папа не знает, что и делать. Он встретил свою любовь, когда и подумать не мог, что полюбит ещё раз, а теперь всё кончилось. Господин Пьер разбит и растерян. Он уже потерял жену и ребёнка до мисс Соланж. А теперь она тоже ушла, и господин Пьер считает, что жить незачем, когда жизнь так жестока. Порой, маленькая мисс, горе – единственное, что остаётся в жизни.
Доктор суетился вокруг женщины и ребёнка. Он остановился, желая, вероятно, что-то сказать или осмотреть напоследок младенца ещё раз, но, развернувшись, загремел вниз, бормоча проклятия, по прекрасной лестнице, сделанной Джеху.
Предполагалось, что Нянюшка, как и все остальные слуги, будет пользоваться чёрной лестницей, но иногда по утрам, когда хозяева ещё спали или были далеко, она подходила к этим ступеням и проводила рукой по перилам из красного дерева, в которых проявился стиль Джеху. Пальцы скользили по дереву, как по воде, которая так и манила к себе.
Малышка Эллен лежала у неё на коленях, отяжелевшая и расслабленная. Дыхание было спокойным и глубоким.
– Мне кажется, моя маленькая, мисс Соланж, – и моя мама тоже. Я всю свою жизнь знала её, и, по-моему, если бы не мисс Соланж, я бы тебя сейчас на руках не держала. Я почти ничего не помню о своей родной матери. Иногда я слышу, как она говорит: «Ki kote pitit-la?» – такая у нас была игра, – но голос доносится так слабо, словно из дальней комнаты. «Ki kote pitit-la?»… «А где наша деточка? Где наша малышка?» Мама никогда не является мне, как Мартина, Галла Джек, мисс Пенни или другие, но, бывает, говорит со мной. Наверное, родная мама любила меня, но она не приходит. И мой Джеху, он… тоже не приходит. Духи заняты своими потусторонними делами. У них свои места, где они обитают, куда приходят и уходят. Может статься, и миссас Соланж тоже придёт. А может, и нет. Может, она будет с Мартиной занята.
Она поудобнее устроила ребёнка в подоле.
– Когда твоя мама вспоминала о том, что нужно быть доброй, она была добра, и она ни разу не продала меня никому, только когда я сама этого захотела. Может, она по-своему любила меня. Ох, твоя Нянюшка болтает всякие глупости, а ты всё слушаешь, мисс Эллен…
Она прислушалась, не идёт ли Неемия с кормилицей. Новорождённая всего разок пососала грудь матери перед тем, как она остыла.
Нянюшка очень устала.
– Все, кого мы любим, умирают, деточка. Все-все. Если Господь одарит тебя улыбкой, ты полетишь на небеса раньше них. Это правда, деточка. И все это знают, но никто не хочет слышать, потому что эти слова ничего не изменят. Кое-что лучше вообще вслух не говорить, а то всё станет только хуже. Будто смерть – это какое-то новомодное словечко, которое раньше никто не слышал. А я, бывает, вижу кой-чего. То, что не хотела, и не просила, и не загадывала. И мне от этого ничуточки не лучше. До того, как ты родилась, я увидела, что миссис Соланж в какой-то дымке; она вся расплывалась, ни одной чёткой линии, как у всех остальных, не было. Мне, наверно, надо было сказать ей: «Миссис Соланж, вам, похоже, недолго осталось? Может, чем-нибудь помочь? Как сделать так, чтобы миссис Соланж хорошо провела свои последние денёчки?» Может, она знала, да не говорила. Так бывает. Возможно, она была готова уйти.
Пьер, задыхаясь от рыданий, вышел из комнаты жены. Он уставился на подол Руфи, словно младенец был непрошеным чужаком.
– Нянюшка…
– Да, господин Пьер.
– Я…
– Нам всем будет её не хватать. Миссис Соланж сегодня отправилась в Царствие небесное.
– О, господи!
Рыдания сострясли тело несчастного, и Пьер, еле переставляя ноги, вышел за дверь.
Нянюшка коснулась нежного родничка с голубыми венами на головке ребёнка.
– Чем нам поможет это знание, когда наши любимые будут умирать? Мы знаем, какие они, и знаем, что горе тяжелее, чем сама смерть. Лучше не знать когда. А после твоя душа присоединится к другим. Души не умеют страдать. Мартина не страдает. Мартина…
Нянюшка наклонилась поцеловать маленькую Эллен.
– Нам нужно жить так, словно это неправда, словно мы будем жить вечно и счастливо. А завтра обязательно будет солнце, а ураганов больше никогда не случится. Ураганы в прошлом! Ты будешь счастлива, мисс Эллен. Тебя будут приглашать на балы и пикники, на все-все праздники. Люди будут видеть тебя счастливой и думать: «Может, я ошибаюсь. Может, мисс Эллен знает что-то, чего я не знаю. Может, мои любимые не будут лежать в холодной могиле. Может, они станут первыми, которые проживут столько, сколько захотят». Тебе нужно научиться притворяться, маленькая миссас. Притворщиков везде принимают с радостью. Чтобы прожить ещё один день, нужно притворяться.
Нянюшка протёрла глаза.
– Мы зависим от притворства.
Маленькая жизнь билась под её рукой.
– Может быть, завтра я снова начну притворяться. Но не сегодня. Сегодня никак не получится.
Слёзы упали на детское одеяльце.
– Мир не начал новую жизнь, как ты, маленькая миссас. Он уже какое-то время был. Нелегко придётся мисс Эллен Робийяр. У тебя есть две старшие сестрёнки, которые будут обращаться с тобой, словно ты одна из их куколок. Так и будет, пока ты умеешь только лежать. А господин Пьер – ты заметила, как он посмотрел на тебя? Всякий раз, глядя на тебя, он не будет видеть женщину, которую любил. Он научится любить тебя, обязательно, но где-то в глубине души, в самом тёмном уголке, у него останется твоя мама, а не ты. А в Саванне запомнят, что это ты убила свою мамочку. Они, конечно, никогда не скажут это в лицо, но будут смотреть на тебя и вспоминать твою маму, такую бойкую и острую на язык, и думать, что эта малышка весом в пять фунтов – несправедливая замена миссис Соланж. Они не скажут это напрямик, но подумают. И пока те, кто знал твою маму, не отправятся на небеса, все будут считать, что это ты убила её. Нет, это нечестно. Нечестно! О справедливости толкуют только проповедники. Нечестно считать, что маленький ребёнок убил свою маму, но они будут думать именно так, не иначе, и, глядя прямо тебе в глаза, словно упрекать за что-то, и ты будешь задаваться вопросом: «Что я такого сделала?», – а их ответы будут задевать за живое. Может, ты думаешь: да ладно, не будет этого. Я ничего такого не делала. Может, возмутишься и посмеёшься над ними. Может, попытаешься отстоять себя, но в их глазах будет стоять всё тот же укор, и со временем ты начнёшь думать: ну, может, я и не хотела её убивать, но это случилось из-за меня, и примешь эту ложь. Не сможешь иначе. Никто из нас не может. Мы приходим в этот мир, где должны проявить себя с самой лучшей стороны.
Ребёнок завозился и срыгнул, но не проснулся. Входная дверь тихо отворилась, и Неемия вместе с молодой женщиной поднялись по винтовой лестнице.
