– Чем могу служить, господин Уолтон?
Слова были почтительны, но что-то в его голосе…
– Покажи полковнику Раванелю наших лошадей, – рявкнул управляющий. – У меня дел по горло.
– Конечно-конечно. Мне ли не знать, что без вас никакого урожая не получить.
Хмурое белое лицо было ответом на улыбку чернокожего; управляющий выругался, дёрнул удила и помчался на поле.
– Со старым урожаем столько хлопот, – многозначительно заметил Данвуди.
– Разумный управляющий – что бесценная жемчужина, – отозвался Джек столь же значительно.
– Ну, господин полковник, зачем пожаловали? Кого вам показать?
– Я бы хотел посмотреть Индейца.
– Ах, этого, – негромко присвистнул Данвуди.
– Похоже, это очень быстрая лошадь.
– О да, сэр. Он быстро бегает.
– Но…
– Никаких «но». Индеец самый быстрый из чистокровных скакунов, которых я видел, да генерал и не держит медленных.
– Но… – подталкивал Джек.
– Может, сами угадаете, – неспешно улыбнулся Данвуди. – А может, нет. Он пасётся на заднем дворе с нашими меринами.
– Как им здесь хорошо, – промолвил Джек.
– Индеец каждый раз обгоняет Бертрана, Бертран бежит следом за ним, и Индеец позволяет ему почти догнать, почти. Бертран каждый раз попадается на эту удочку.
Лошади были прекрасны и сильны. Солнце блестело на спине Индейца.
Ласточки носились в воздухе, охотясь за насекомыми, потревоженными сенокосилками. Какой-то работник в поле затянул песню, другие подхватили, и печальный напев разнёсся по округе, древний, как их тяжёлый труд.
Жеребец Прут повернул голову и фыркнул, заметив людей у забора. Он с ураганной скоростью помчался прямо на них, а Джек, засмотревшись на его развевающуюся гриву и бьющие об землю копыта, не сразу сообразил, что конь не собирается останавливаться, и уже приготовился отскочить в сторону, дабы сохранить себе жизнь, когда Индеец, упав на ляжки, в последнюю секунду остановился. Комья земли, травы и навоза полетели в лицо Джеку. Раванель, чихнув, невольно уставился в ясные карие глаза животного в нескольких дюймах напротив, словно спрашивая: «Кто ты?»
Индеец был чалой масти с чёрной гривой, хвостом и щётками
[35]
. Стройная шея, превосходная стать, высоко посаженный хвост, благородный круп, крепкие берцовые кости, раздувающиеся ноздри и недоверчивые умные глаза.
– Он говорит «привет», – сообщил Данвуди.
– Здравствуй, – ответил Джек, почесав коричневато-рыжий нос.
Конь фыркнул, мотнул головой и, встряхнувшись, побежал к остальным, высоко вскидывая копыта.
Джек был сражён. Сердце у него забилось, как у юнца, дыхание перехватило.
– Четыре мили за восемь и десять.
– Я сам засекал.
– Быстрее Бертрана.
– Почти как Трифл.
– Почему же, ради всего святого, генерал хочет продать его?
– Скрепя сердце идёт на это, – поморщился чернокожий.
– Тогда почему?
– Генерал Джексон сейчас очень занят, он ведь в президенты метит. У него нет времени на лошадей, – улыбнулся Данвуди.
Полковник Джек сглотнул. Подмышки от волнения вспотели.
– Индеец не привык к наезднику или коляске, – фыркнул Данвуди. – Коляска! Скорее мистер Конгрив взлетит, чем Индейца запрягут.
– Он принесёт кучу денег, – прошептал полковник Раванель.
– О да, сэр, – ответил Данвуди, выдавив из себя улыбку. – Конечно.
Оставшись наедине с Джеком после того, как политики удалились, генерал Джексон налил ему ещё «чрезвычайно приятного» виски, но сам пить не стал.
– А, полковник. Значит, посмотрели его? Во всём Теннесси не найдёшь продавца хуже меня. Как же неохота его продавать. Этот жеребец может составить репутацию хозяину. Но глава правительства, по убеждению моей дорогой Рейчел, не может заниматься лошадиными бегами, особенно переехав в Вашингтон. Я ни в коей мере не принижаю этот королевский вид спорта. Напротив, я с молодых лет обожал его, когда только выучился на юриста. Но, чтобы угодить Рейчел, придётся продать Индейца. Только не кому попало. Эта лошадь должна попасть к человеку, которого я могу назвать другом.
Джек вздрогнул, когда генерал назвал цену.
– Полковник, Индеец не сможет победить, а выиграет, просто выиграет скачки. Это самое быстрое животное на всём Юге.
– Вы по достоинству оценили его. В моих краях за такую цену можно купить целую плантацию.
– Ну что ж, сэр. Если вы не заинтересованы… Надеюсь, вы окажете честь отобедать у нас. У нас превосходная кухарка, – поднялся Джексон, протягивая руку.
– Вы примете мою расписку? Я соберу сумму до конца месяца.
– Конечно приму, полковник. Мы же служили вместе.
Через девять дней Джек Раванель прибыл к себе.
– Норовистый конь, – сказал он, вылезая из фаэтона и привязывая удила к столбу. – Начинай знакомиться с ним, Хэм, чтобы притереться, прямо сейчас. И отведи в стойло, когда он привыкнет к тебе.
Джек потянулся. Какой чудесный день! Он больше не проклятый плантатор, который проводит жизнь, погоняя рабов по грязи. Как можно преуспеть в работе, которую презираешь? Лошади – в них нет ничего мелкого, ограниченного, низкого. Когда прекрасная лошадь неслась по беговой дорожке, Джек Раванель словно сам оказывался в её великолепном теле, возбуждённый и охваченный радостью!
Его возвращение откладывалось из-за переговоров с Лэнгстоном Батлером, который, по мнению полковника, был единственным человеком на памяти Джека, проклятым уже при жизни.
– Принеси бадью воды и чуточку овса. Только чуточку, понимаешь? Пусть привыкает к тебе. И никаких резких движений.
На крыльцо вышла Фрэнсис:
– Здравствуй, Джек. Я ждала тебя вчера.
– Дела были в городе.
Он взбежал по ступеням и осторожно поцеловал её.
– Я уже видела эту лошадь раньше? – помолчав, спросила она.
– Это конь генерала Джексона. Генерал не продал бы его, но…
– Понятно. Пенелопа снова приболела, но вчера лихорадка прошла, аппетит вернулся. Нянюшка отпаивает её отваром хины. Горько, но куда деваться?
– Как Эндрю?
– Не даёт покоя. Сыночек весь в тебя, Джек.
– И ни капли от твоей нежной натуры?
– Разве что чуть-чуть, – сказала она, уклоняясь от его объятий. – Но он такой милый.
– Совсем как папочка, – экстравагантно заявил Джек с самодовольным видом.
