«Хорошо бы, если родственник, а не однофамилец, – с надеждой думал чиновник Третьего отделения. – Вдруг удастся навести справки…»
Сам он тоже в одиннадцатом году лежал в госпитале в Яссах после ранения в коленную чашечку. Савельев смутно помнил те дни, потому что ежедневно напивался допьяна, не в силах перенести свалившиеся на него разом несчастья. Во-первых, то была смерть отца, по завещанию отпустившего на волю крестьян. Это сделало сына практически нищим. Во-вторых, то был конец военной карьеры, о которой Савельев мечтал с самого детства. Хромой гусар – уже не воин.
Однажды он был вызван к начальнику госпиталя по очень неприятному поводу. В очередной раз напившись, штабс-капитан Савельев переполошил ночью всю лечебницу, устроив стрельбу из пистолетов, которые прятал под подушкой. С пьяных глаз ему привиделось, будто бы его самым оскорбительным образом вызвали на дуэль. Доктор Хлебников осмотрел тогда его плохо сросшееся колено, затем велел посадить скандального офицера на лошадь и отправить, от греха, домой, в Кострому.
Статский советник неохотно вспоминал те дни, да и вспомнить мог немногое. Как ни силился он восстановить в памяти лицо начальника госпиталя, ничего не выходило.
* * *
Алексей Серафимович Хлебников принял чиновника из Петербурга с удивлением, но весьма радушно. Объяснив ему суть дела, Савельев попросил поторопиться со сборами.
– Надо срочно возвращаться в Москву, – твердил он, – вас ждут и надеются на вашу помощь…
– Конечно, конечно, – тут же засуетился бодрый старичок и, моментально собрав свой большой клеенчатый докторский саквояж, рапортовал по-военному: – Готов, ваше высокородие!
– Это все? – удивился Дмитрий Антонович. – Лекарства и инструменты? Из одежды потеплее ничего не хотите взять? В Москве скоро наступят холода.
– Холодов не боимся с двенадцатого года, – махнул рукой Хлебников.
– Вы тогда были в Смоленске?
– И в Смоленске, и на Березине, – улыбнулся доктор, – и в Битве Народов под Лейпцигом принимал участие, – не без гордости добавил он.
Дмитрий Антонович всегда испытывал чувство зависти к участникам Отечественной войны, даже к тем, кто находился в армейском тылу. Ему стыдно было признаваться, что он в это героическое время гонял по лесам дезертиров да колодников, а в перерывах между расправами устраивал в Костроме пьяные оргии и позорил свою фамилию самыми грязными выходками.
– Я заметил, вы немного прихрамываете, – садясь в карету, мягко сказал Алексей Серафимович. – Подагра? Ранение?
– Турецкая пуля, – небрежно ответил бывший гусар.
– Вот оно что! – протянул доктор. – Вы тоже участвовали в турецкой кампании? Мне ваше лицо как будто знакомо…
– А вы не были начальником госпиталя в Яссах? – с запинкой выговорил Савельев. Он не мог поверить в такую удачу.
– Та-ак… Вы, очевидно, лечились у меня? – догадался Хлебников. – Что же не признали-то сразу? Неужели я сильно изменился?
– Я сам изменился с тех пор, доктор, я! – улыбнулся статский советник. – А в те дни был словно помешанный…
Он подробно рассказал доктору о своем пребывании в госпитале, а тот мечтательно заключил:
– Невероятный был случай… Пьяный гусар ночью устроил пальбу прямо в палате! Как же, помню, помню! Правда, вас и не узнать! Вы теперь такой серьезный, корректный… Шрам у вас откуда?
– На дуэли получил, – признался Савельев. – Дело давнее…
– Да вы, как я погляжу, большой были сорвиголова, ваше высокородие! – рассмеялся Алексей Серафимович.
Дальнейшая беседа велась непринужденно, ведь встретились два старых армейских ветерана. Однако чиновник Третьего отделения не торопился с вопросами, которые должны были установить истину в деле барона Гольца. Только когда они уже подъезжали к Москве, статский советник, словно о чем-то внезапно вспомнив, спросил своего спутника:
– А не знавали ли вы в те времена капитана первого ранга Конрада Гольца, получившего тяжелое ранение под Рущуком?
Реакция, последовавшая за этим вопросом, удивила Савельева. Доктор переменился в лице, опустил голову и, помешкав, тихо произнес:
– Я знал, что когда-нибудь мне придется за это ответить…
– За что же ответить, Алексей Серафимович? – недоумевал статский советник. Для него очевидной была та версия, которую они разработали с помощником: барон Гольц умер в госпитале от ран, а кто-то из персонала больницы воспользовался его документами. – В чем вы себя-то вините?
– Как же мне себя не винить, ваше высокородие, когда я вступил в сговор с преступником…
– С бароном Гольцем?!
– Увы, – сокрушенно кивнул Хлебников. – Стыдно признаваться на старости лет, да молчать нельзя, унесу в могилу тяжелый грех… Ведь он поступил ко мне не с тяжелым ранением, а с самым наилегчайшим: шрапнелью задело плечо, вырвало кусок мяса, не повредив даже кости. Прусак этот окаянный сразу стал уговаривать меня, чтобы я записал ему тяжелое ранение в живот. Я сперва не понимал, зачем ему это нужно, а потом он уж сам раскрыл карты. Ему необходимо было срочно вернуться на родину, занятую французами, под другим именем. А капитан первого ранга Конрад Гольц должен был навсегда остаться в Яссах…
– Другими словами, барон хотел дезертировать, – уточнил Савельев.
– Однако надо заметить, что он не был российским подданным, – возразил доктор, словно пытаясь уменьшить свою вину.
– Да, и все же он присягал на верность русскому государю-императору, – настаивал на своем статский советник, – значит, все-таки дезертир!
– Значит, ваш покорный слуга помог дезертиру сбежать из армии во время военных действий! – Алексей Серафимович произнес это с досадой, ударив себя кулаком в грудь. – Никогда себе этого не прощу! Но ведь Гольц умолял меня поступить таким образом, потому что он узнал из письма друга, что жена изменяет ему с французским офицером.
– Значит, он собирался проникнуть на оккупированную территорию под чужим именем, – рассуждал Савельев. – А где же он собирался раздобыть новые документы?
– Понятия не имею, – пожал плечами доктор.
– А его документы вы уничтожили?
Хлебников опустил голову и после паузы произнес:
– Мы не имели права уничтожать документы умерших офицеров. Я отправил их в штаб Молдавской армии…
– Надеюсь, их благополучно туда доставили? – почувствовав растущее напряжение, с каким Алексей Серафимович проговаривал слова, статский советник с еще большим рвением преследовал истину.
– Нет, – помолчав, признался доктор. – Мой помощник, доктор Михельгаузен, которого я послал в штаб Молдавской армии, обратно не вернулся. Документы Гольца пропали.
– Это довольно запутанная история, – улыбнулся довольный Савельев, для которого тайна уже почти прояснилась. – Ваш помощник, доктор Михельгаузен тоже был родом из Пруссии, так же, как и капитан первого ранга Конрад Гольц?
