– Куда, падло?
Местная знаменитость, поэт-беспризорник по прозвищу, разумеется, Пушкин, воинственными кликами и пинками исподтишка не позволял схватке локализоваться. Бармен, так и не добежавший до спрятанного в подсобке телефона, вернулся – и теперь отчаянно пресекал то и дело возникавшие попытки использовать буфетную стойку в качестве арсенала; даже единственная, случайно забредшая на кофейный запах девица, вместо того чтобы естественным своим визгом создавать звуковой фон, деловито швыряла пепельницы и тарелки куда ни попадя.
Словом, равнодушных не было.
– А-а-а… эх!
Щуплое тельце Пушкина прямо по воздуху миновало пространство над грилем и врезалось в гобелен.
Бах! Тара-рах!
Пистолет в руке оклемавшегося наконец охранника на несколько мгновений очутился в центре внимания. Задранный в потолок, его ствол еще раз дрогнул, повинуясь движению надавившего на спусковой крючок пальца.
Ба-бах!
Гадостный запах войны и металлической стружки бесцветной волной раскатился вокруг – резанул по глазам, хлынул в ноздри, мучительно перекрывая дыхание.
– Стоять, сволочи!
Но уже никто никого не слушал. Что такое газовый пистолет, россияне представляли себе неплохо – и огромный, неукротимый, сплоченный общей бедой поток разгоряченных тел устремился вон из замкнутого пространства.
Швейцара снесли, опрокинули, кто-то даже наступил ему впопыхах на живот… и не было тут вины двадцать лет пресекавшего разнообразные побеги отставного конвоира.
– Куда? Стоять!
Но этот вопль носил уже характер безадресный и формальный…
– Однако… Вонючая все-таки штука.
– А че? Че делать-то было?
– Не знаю, – честно признался Виноградов.
Времени прошло уже немало, но несмотря на принудительную вентиляцию, или, проще говоря, на сквозняк, образованный настежь распахнутой дверью и выбитым окном, долго высидеть в помещении разгромленного кафе было невозможно. Помимо всего прочего, свою лепту в ароматический букет вносили нашатырно-камфарные запахи недавно покинувшей поле боя скорой помощи.
– «Паралитик»?
– Нет! «Слеза»…
Скорее всего, охранник не врал – патроны у него были не с нервно-паралитическим, а со слезоточивым газом. Тем более их уже все равно изъяли вместе с пистолетом – так, на всякий случай.
– Ф-фу! Гадость.
Можно было поинтересоваться, куда смотрела СЭС, выдавая свои документы, – по идее, подобным заведениям положена вытяжка, если посетители курят. Но вопрос был бы не по адресу, и Виноградов приберег его для дальнейшей работы с барменом.
– Если хотите, пройдем на кухню. Там получше.
– Да ладно, я уже закончил! Читай, подписывай.
Охранник принял из рук Владимира Александровича бланк и принялся водить глазами по строчкам, шевеля обметанными аллергической сыпью губами. Ему здорово досталось: пластырь в половину затылка, кровавая паутинка полопавшихся сосудов вокруг зрачков… Завтра сообразит и ляжет в больничку – с сотрясением мозга.
– Виноградов! Не поучаствуешь?
Около столика на скаку замер Филимонов – неизменно стремительный и хмурый, как и положено «при исполнении» начальнику уголовного розыска. Впрочем, во внеслужебное время он был мужиком свойским, жаль только, времени этого оставалось только на сон да на баню по пятницам.
– А что, некому больше? – Возиться с покойниками Владимир Александрович никогда особенно не любил.
– Как обычно! – пожал плечами Филимонов.
– Хорошо, сейчас. А как насчет?.. – Не вполне уместный вопрос сам собою увял, не оформившись: обтянутая китайской дешевой кожей спина уже удалялась, лавируя между остатками мебели.
– Здесь подписать?
– Да! Подожди, я продиктую – тут еще надо добавить…
Владимир Александрович неторопливо, стараясь не опережать непривычную к писанию руку охранника, продекламировал ритуальную формулу.
– Закончил? Молодец.
– Ага! Можно идти?
– Сейчас… Вот здесь черкни и здесь. Отлично!
– Можно теперь идти?
– Куда? – наморщил лоб Виноградов.
– Домой, – растерялся охранник.
– Подожди. Покури пока, я с начальством выясню, доложу, что мы закончили.
Это был, конечно, не самый лучший вариант, Владимир Александрович с удовольствием повалял бы дурака еще некоторое время под предлогом работы со свидетелем. Но охранника было жалко, незачем парню лишний час торчать в собственной душегубке…
– А чего мне теперь будет?
– За что? – Виноградов отвел взгляд и сделал вид, что запихивает в сумку бланки.
– Я же ведь не хотел. Я вообще его даже и не видел толком, честное слово!
Годков охраннику было немногим больше двадцати. Ранее не судимый, после армии…
– Обойдется!
– Честно? – В таком положении человек готов поверить во что угодно. Владимир Александрович даже почувствовал себя чуточку неудобно. – Вы правду говорите?
– Нервы, конечно, помотают… Помотаем! – уточнил Виноградов, вспомнив, где он и в каком качестве.
– А тот, в кожаной куртке, сказал…
– Правильно сказал! Не дай Бог, выяснится, что мужик загнулся, дерьма твоего надышавшись…
– Но это же «Слеза», разрешенная! Я ее по лицензии, на Захарьевской покупал…
– А ты про астму когда-нибудь слышал? Или, к примеру, сердечко слабое? – Только что Виноградов и парень сидели вдвоем, и вдруг – на тебе! Филимонов.
– Выдохнул – а вдохнуть никак! Только на том свете.
– Я же не знал!
– Верю, – кивнул виноградовский начальник. – И статья такая в кодексе есть: «неосторожное убийство». Слыхал?
– Нет…
– Статья сто шестая – до трех лет!
Охранник заплакал.
– Александр Олегович! – Виноградов совсем уже было собрался плюнуть на корпоративную солидарность и следственные интересы, объяснив пареньку, что не так уж все просто, даже в теории, но начальник уголовного розыска и сам сообразил, что перегибает:
– Ладно, расслабься… Повезло тебе.
И, скорее для коллеги, чем для недавнего подозреваемого, пояснил:
– Гражданин не от пукалки твоей коньки отбросил.
Помолчали.
Наконец, поняв, что продолжения, во всяком случае прямо сейчас, не последует, Владимир Александрович поинтересовался:
– Молодой человек нам еще нужен?
– Да нет, я думаю… Завтра с утра в отделение. К дежурному. Там объяснят.
