– Да, уже, – подтвердил его догадку сотрудник доблестного, но доверчивого уголовного розыска.
– Трупов сколько? Два?
– А там? – брови виноградовского собеседника поползли вверх. – Ты чего!
– Я про уличных, те мне – до этого самого… – нахально вывернулся Владимир Александрович.
– А-а… – мотнул головой привычный к милицейскому бардаку оперативник. – Уличных – двое.
Помещение, где еще пару часов назад имел место быть шикарный кабак, напоминало теперь развороченный оскал сифилитика: ни одной целой вещи, от бокала с фирменным значком до никелированной барной стойки – все раскрошено, опрокинуто, свалено в кучу и наоборот – разметалось в бесформенно-страшном пространстве. На месте дымчатого витража, новой городской достопримечательности работы славного нашего, но, естественно, бывшего соотечественника – рваный кусок штукатурки.
И – пятна, пятна, пятна…
– Ты где, Саныч? Едем? – вынырнул справа Виталик.
– Да, конечно.
Запруду транспортную они миновали быстро – еще бы, с инспектором Государственной автомобильной инспекции-то на переднем сиденье!
– Что скажешь? Видал?
– Впечатляет. Сколько там народу легло?
– Девять убитых только! – вроде как даже почти похвастался Виталий. – И ранено десятка два.
– Бомба?
– Нет, Саныч… – Они только что миновали Дворцовый мост и ушли теперь вправо по Стрелке. – Круче! Налетела команда, человек двадцать… Может, больше – разное говорят. Сначала постреляли, потом – кто что: одни внутри крушили, другие снаружи. Швырнули лимонку напоследок – и тю-тю…
– Уехали?
– Рассеялись, Саныч! В разные стороны.
Это было разумно – уходить мелкими группами, по два-три бойца, а то и в одиночку. С заранее продуманными маршрутом, легендой, алиби…
Перескочили на Петроградскую.
– «Старышевские»? Или «поволжцы»?
Эти преступные сообщества были организованы лучше других, с военной почти дисциплиной и головастыми ребятами в «штабе». Они такое вполне могли провернуть…
– Ребята из РУОПа приезжали. Говорят, что… – Виталию очень хотелось блеснуть информированностью. – Говорят, кабак черные держали.
– Горцы? – Владимир Александрович предпочитал избегать унизительных прозвищ, пользуясь терминологией, принятой для обозначения разнообразных группировок и банд в оперативных документах. – Тогда вопросов нет!
Все, кому надо, знали, что недавно у лидера третьей в городе по влиянию преступной организации, так называемой «поволжской», Славы Бурного на Кавказе убили брата. Младшего, любимого в семье, закончившего только-только училище и вопреки советам разумных людей укатившего добровольно на очередную нашу внутреннюю войну. И не просто убили, а так, что… Виноградов видел фотографии в газете – не для слабонервных! Непонятно даже, как напечатали…
И погиб лейтенант Леонид Бурный, по стечению обстоятельств, усмиряя как раз тех самых горцев, соплеменники которых крепко оседлали изрядный кусок питерского криминального бизнеса – казино, наркотики, фрукты…
Началось все стихийно, с разгрома нескольких вокзальных киосков, когда гроб привезли в город. С похорон уже, не совсем стихийно, рванули разгоряченные «поволжские» бойцы на соседний рынок – устроили бойню, покалечив всех, отличавшихся цветом волос и формой носа. Двое торговцев скончались в больнице – и горцы ответили… Счет убитым почти мгновенно, за несколько дней и ночей перевалил за десятки: горели машины, кафе, общежития… Слава Бурный перестал сдерживать своих – даже для вида. «Поволжских» поддерживали почти все остальные славянски ориентированные группировки, и вскоре инцидент перерос в очередную этно-бандитскую войну.
Чуть ли не две недели милиция стояла на ушах – вызвали подкрепления, добрую дюжину ОМОНов со всей страны, спецназ, оперативников… Казалось – все, затушили! Нет, оказывается.
– Не могут, значит, уняться?
– Да, судя по всему.
– Бурного взяли, говорят?
– Нет, пока слухи…
Это, собственно, было неважно. «Поволжские» как значимая сила в криминальном раскладе города существовать перестали – слишком много их успокоилось навсегда, а еще больше – надолго, в медицинских учреждениях и за решеткой. Еще больше досталось горцам – кто не убит, бежал в Москву или еще южнее. Позавчера Виноградов с женой заехал на Правобережный рынок, так там со времен потопа не было так пусто и дешево: десяток фермеров из Ленинградской области да столько же бойких хохлушек, тетка из-под Тирасполя и еще персон десять…
– А сегодня – задерживали?
– Да как сказать… Перекрыли, конечно, район, похватали, кто под руку попался. Полные клетки в отделениях! Ствол, вроде, один нашли, скинутый – в мусорном бачке, во дворе проходном на Фонтанку.
– Ох, елки зеленые! – Владимир Александрович поймал себя на мысли, что до сих пор переживает неудачи парней в погонах как свои собственные.
На этом светофоре надо было поворачивать направо, к Дворцу молодежи.
– Да, Саныч! – спохватился старшина. – А ты-то сейчас где? Как?
– Работаю в «Бастионе»… «Бастион-секьюрити» – слышал?
– Что-то краем уха… Охрана?
– Не только. У нас есть охранная структура, отдельно частное агентство детективное. Консультации для иностранцев… Адвокатская контора своя.
– Здорово! Очень разумно, на все случаи. И если что?..
– Конечно, Виталик. Обращайся!
– Спасибо, – улыбнулся милиционер, пряча в карман виноградовскую визитку. – Вообще-то у меня есть адвокат свой, из «золотой десятки»…
– Смотри сам.
Если бы Владимира Александровича попросили привести пример абсолютной безразмерности и нескончаемого объема, он назвал бы то, что обыватели с придыханием называют «золотой десяткой» питерских адвокатов. Он лично знал человек сорок представителей этой прекрасной профессии, которые, по отзывам общих знакомых, уж точно в десятку входили. Наверное, было на свете еще столько же, которых Виноградов просто не знал.
– Приехали!
– Спасибо. Выручил… Звони, если что.
– Телефон тот же?
– Лучше по домашнему. А то знаешь, у нас слушают. Столько народу погорело! На ерунде, честное слово.
– Слышал. Пока!
– До встречи! Ребятам на «Динамо» привет передавай. Заеду, как посвободнее станет.
– Счастливо…
Слегка перегазовывая, Виноградов вырулил на Песочную набережную. Время еще оставалось, можно свернуть, заправиться.
Владимир Александрович щелкнул кнопкой приемника. Что-то зашипело, прокашлялось, а потом, когда автоматическая настройка нашла, наконец, ближайшую частоту, заговорило казенным голосом надоевшего всем бюрократа:
