Это была пробежка со свистом в ушах вниз по крутому склону, и она в результате уперлась в забор, и за ним-то как раз начиналась железная дорога с манящим сиянием рельс, телеграфными столбами, проводами и разноцветными сигналами семафоров.
Едва трое детей забрались на забор, как раздавшийся вдруг нарастающий грохот словно скомандовал им обратить свои взгляды к черному зеву туннеля, который зиял на угрюмой физиономии скалистого утеса. Как только они успели повернуть туда головы, туннель выплюнул из своего нутра поезд, и тот с хрипом и воплями пронесся мимо. Гравий на шпалах гремел и подпрыгивал. Детей окатило жаркой воздушной волной.
– Ух-х-х, – выдохнула Роберта. – Это был словно огромный дракон. И он обмахнул нас своими горячими крыльями. Вы ощутили?
– И этот туннель ужасно похож на пещеру дракона, ведь правда? – блестели глаза у Филлис.
А Питер воскликнул:
– Даже и не мечтал когда-нибудь подобраться так близко к поезду! Это же обалдеть как здорово!
– Гораздо лучше, чем играть в комнате с игрушечным паровозом, – поглядела на брата Роберта.
(Знаете, мне вдруг решительно надоело ее называть полным именем. Совершенно не понимаю теперь, зачем это делала, когда никто из домашних к ней таким образом не обращается. Ведь если они зовут ее Бобби, то, верно, и мне такое позволено.)
– Это совершенно разные вещи, – откликнулся Питер. – Но я и не думал, что поезд такой высокий, пока сейчас не увидел его целиком.
– Потому что раньше мы его видели только возле платформы, и она закрывала от нас весь низ, – объяснила Филлис. – Этот поезд, наверное, в Лондон поехал, – сделался у нее вдруг задумчивый вид, – а там ведь остался наш папа.
– Вот мы на станции и узнаем, куда и зачем этот поезд поехал. Нечего больше нам здесь сидеть. Пошли, – поторопил сестер Питер.
И они пошли.
Они вышагивали по шпалам, слушая, как гудят наверху телеграфные провода, и с удивлением убеждаясь, что столбы, их державшие, оказались насажены вдоль путей совсем не так часто, как кажется из окна вагона, когда они просто мелькают мимо и их даже трудно пересчитать. Пешком от столба до столба нужно было еще дойти.
Наконец они добрались до станции.
Раньше они приходили на станцию только лишь для того, чтобы сесть там в поезд или еще перед этим немного его подождать. И всегда их сопровождали взрослые. А взрослые, как известно, совсем не интересуются станциями и считают их таким местом, откуда следует поскорее убраться.
Никогда еще в жизни Питеру, Бобби и Филлис не было так интересно на станции. Они смогли подойти вплотную к сигнальной будке, разглядели там множество проводов и услыхали, как механизм, таинственно пошуршав и пощелкав, вызывающе и решительно звякнул. И шпалы, к которым крепились рельсы, им очень понравились. По ним ведь можно было идти, как по камешкам вброд, и Бобби тут же изобрела замечательную игру под названием «Переправа через бурлящий поток».
И какой радостью было попасть на станцию не через главный вход, предъявив билет контролеру, а вскарабкавшись по крутой насыпи прямиком на платформу.
И просто дух у них захватило, когда они заглянули в комнату для носильщиков с переносными фонарями, железнодорожным календарем на стене и даже самым что ни на есть настоящим носильщиком, который спал, прикрывшись развернутой газетой. На этой станции оказалось множество пересекающихся друг с другом путей, и некоторые из них, добежав до сортировочного отсека, там и заканчивались, словно вконец усталые от работы люди, которые жаждут уйти на покой. Здесь по одной стороне простиралась целая стена из угля, и представляла она собой не наваленную как попало рыхлую кучу, а словно здание, сложенное из больших черных кубиков, которое своим видом напоминало Питеру, Бобби и Филлис Содом и Гоморру с картинки из «Библейских историй для детей». По верху угольного строения отчетливо протянулась белая полоса. Громкий удар станционного гонга вызволил носильщика из комнаты, и тогда Питер к нему обратился:
– Как поживаете, сэр? – после чего торопливо спросил, зачем нужно было прочерчивать белую полосу на угле.
– Мы этим способом отмечаем количество убывания, – принялся объяснять ему тот. – Если кто уголь сворует, мигом заметим. Так что я вам, юный джентльмен, не советую даже пытаться его утащить в карманах.
Ответ носильщика, хоть и довольно строгой, но вполне дружелюбной наружности, показался в тот момент Питеру просто веселой шуткой, и только гораздо позже он понял, что означали его слова.
Если вам приходилось когда-нибудь видеть миску с тестом для хлеба, поставленным у огня, чтобы оно поскорей подошло, и в вас тогда еще не угас огонь любопытства по отношению ко всему, что вы видите, то, бьюсь об заклад, вы не смогли удержаться и ткнули пальцем в мягкий кругаль, свернувшийся в миске, словно гигантский гриб. И вы, разумеется, помните, что ваш палец оставил на тесте дырку, но она на ваших глазах начала затягиваться, и вскоре даже следа от нее не осталось, ну, может быть, только черное пятнышко на поверхности от чересчур грязных рук.
Вот то же самое произошло и с горем, которое охватило детей, когда папа внезапно исчез из дома, а мама так сильно расстраивалась. Оно прочертило глубокий след в их сознании, но он уже начал затягиваться.
Они достаточно скоро привыкли жить без отца, хотя помнили и любили его, не ходить больше в школу и редко видеться с мамой, которая целыми днями сидела теперь запершись в своей комнате и там писала, писала, писала, чтобы, спустившись к пятичасовому чаю, прочесть им только что сочиненную замечательную историю.
Камни, холмы, деревья, канал и, в первую очередь, железная дорога принесли для них столько нового и так нравились им, что прежнюю свою жизнь в особняке со всеми современными удобствами они вспоминали словно далекий сон.
Мама уже не однажды им говорила, что они стали теперь совсем бедными, но они считали, что это всего лишь фигура речи. Взрослые, даже мамы, часто ведь что-нибудь говорят, ничего особенного не имея в виду. Ну, как бы просто, чтобы сказать. К тому же еда у них в доме всегда была, а носили они свою прежнюю хорошую одежду, которой у бедных людей не бывает.
Но однажды в июне случились подряд целых три мокрых дня. Прямые струи дождя лились, не переставая. Нечего было даже и думать выйти на улицу, а в доме настал жуткий холод. Зябко ежась, дети стали стучаться в мамину комнату.
– Что случилось? – спросила она.
– Я хочу, чтобы ты разрешила мне разжечь в камине огонь, – объяснила ей Бобби. – Я это сумею.
Мама ответила:
– Нет, дорогой мой утеночек, мы не можем себе позволить в июне топить камин. Уголь так дорог. А если вам холодно, бегите-ка на чердак и побеситесь там от души. Это наверняка вас согреет.
– Мама, но для камина нужно совсем немного угля, – попыталась ее убедить Бобби.
– И все равно это больше, чем мы себе можем позволить, – с веселым видом проговорила мама. – Ну же, бегите, мои дорогие. Я ужасно сейчас занята.
