Однако, случается, отступник выживает в стае – если только клыки его остры, и когти не знают пощады. И тогда рано или поздно он становится вожаком… Гончие, натасканные на природную дичь, дипломированные сторожевые псы, – эти «друзья человека» великолепно знают повадки своих бывших повелителей, все их слабости и недостатки.
Собаки понимают, чего следует опасаться – и привычной оградой из красных флажков их не испугаешь… Знания, полученные от недавнего хозяина, обращаются теперь против него.
– Каждый сам выбирает свой путь…
– За некоторых это делают другие люди, – пожал плечами собеседник.
Владимир Александрович пожал плечами:
– Или обстоятельства.
– Да… Осуждаешь?
– По какому праву? Нет… Но и в ладошки хлопать тоже не стану.
– Почему?
– Я и в далеком детстве не верил в добрых разбойников. Так не бывает! Или-или…
Виноградов вытер губы крахмальной салфеткой. Бутылка уже опустела, но опьянение так и не пришло – вместо него томило душу ни разу ещё не обманувшее предчувствие надвигающейся беды.
Причем, страха не было… За последние годы вокруг Владимира Александровича погибло столько друзей и недругов, что собственная смерть уже воспринималась им не как пугающая абстракция – а в качестве вполне естественного и неизбежного завершения земного пути. В конце концов, для того, чтобы считать себя мужчиной вовсе не достаточно только ходить в туалет с соответствующей буковкой на двери.
Есть и другие критерии…
– Заказать еще?
– Нет, спасибо. Я сколько-то должен? – Виноградов показал на стол и на внутренний карман куртки, где обычно хранят бумажник.
– Обижаешь… – собеседник положил несколько купюр на поданный официантом счет. Подождал, пока спина в традиционном сюртуке удалиться на достаточное расстояние:
– А ведь ты – такой же, как мы.
– А я разве говорю, что лучше?
– Не в том дело! Лучше, хуже… Просто ты – такой же.
Очевидно, это стоило расценивать, как переход к деловой части беседы. Взаимное обнюхивание закончилось.
– Слушай, Вася! Я очень рад был тебя видеть. Но если ты предложишь сейчас вместе ограбить Национальный банк или подстрелить хозяина публичного дома…
– Неужели я произвожу такое удручающее впечатление? – хмыкнул Френкель. – Досадно выглядеть в глазах собеседника идиотом!
– Шучу. Извини…
Человек напротив подождал, пока уберут посуду. Придержал только чашечку с недопитым кофе:
– Был такой знаменитый француз – Клод Леви-Страусс. Антрополог, исследователь самых диких и нехоженных уголков планеты… Человек, который почти не бывал дома.
– Ну, слышал. В честь него даже джинсы, кажется, назвали?
– Не важно! Но первая фраза его книги звучит так: «Я ненавижу путешествия…» – Френкель устало потер переносицу:
– Ты ему веришь?
Виноградов ответил не сразу. Подумал, и неожиданно для самого себя сказал правду:
– Да! Абсолютно.
– Вот именно. Он тоже был такой же, как мы – как ты, как я!
– Вася, извини, но… – Владимир Александрович отогнул край манжеты на левой руке. – Время! Сегодня ещё вечерний прием в российском культурном центре, мне придется присутствовать.
Френкель тоже посмотрел на часы:
– Да, конечно, понимаю – служба!
– Так что, давай о деле? Если хочешь.
– Не хочу… но – надо! – Густо выдохнул собеседник. Все-таки, коньяк не минеральная водичка и бутылка на двоих потихонечку брала свое:
– Скажи, как по-твоему: два миллиона долларов – это много?
– Много, – честно признал Виноградов. Есть величины относительные, а есть абсолютные… В его представлении такая сумма при любом раскладе относилась ко второй категории.
– Верно! Хотя, в сущности, это всего-навсего средних размеров «дипломат» – кожаный такой, черный. И замочки у него блестящие… – Френкель мечтательно прикрыл глаза.
– Смотря какими купюрами, – уточнил, чтобы что-то сказать Владимир Александрович.
– Пра-авильно. Какими купюрами? Разумеется, только сотенными – и самого, что ни на есть, нового образца. Аккуратные такие банковские упаковочки…
– Прямо, как в кино! – Виноградов всегда довольно спокойно относился к чужому богатству, зная по опыту, что большие деньги – это всегда большие проблемы.
– Тяжело, правда, – пожаловался собеседник. – Бумага – она всегда очень тяжелая… Почти двадцать кило.
– Не надорвался? А то – давай, я помогу. Потаскаю!
– Потаскаешь еще.
Это прозвучало неожиданно твердо и без намека на пьяный бред.
– Вася, я с детства не любил физический труд.
– Даже хорошо – очень хорошо! – оплачиваемый?
– В мое время физическим трудом неплохо зарабатывали только валютные проститутки. Улавливаешь намек?
Собеседник отставил кофейную чашку:
– Ладно! Выслушать можешь?
– Могу. Но ты уверен, что надо? Я человек слабый, немолодой. И свои-то секреты хранить не умею – а что уж тут про чужие! Особенно, если меня начнут по-серьезному спрашивать. Уверен?
– На то и рассчитано…
Ответ прозвучал несколько двусмысленно и слишком уж многообещающе.
– Излагай, – пожал плечами Виноградов.
Больше ему ничего не оставалось. Можно было, конечно, встать и уйти – но этим уже ничего не решишь. Как-то, перечитывая повести знакомого ещё по ОМОНу питерского детективщика, Владимир Александрович заметил: многоточие в конце фразы таит в себе куда больше неприятных неожиданностей, чем все другие знаки препинания.
– Ты же понимаешь – тот чемоданчик, о котором я тебе сейчас рассказал, существует на самом деле.
– И вы хотите его заполучить?
– Нет! Он уже у меня.
– Поздравляю. Выиграл в «Поле чудес»? Или на обедах сэкономил?
– Не угадал, Саныч… Мы его украли. Точнее – отняли, с боем и кровью! – Посмотрев на Виноградова, собеседник отрицательно помотал головой:
– Нет, не вспоминай. В ориентировках этого ничего не было. Никаких нападений на банки, никаких инкассаторов.
– Тряханули кого-то из «теневиков»? – при ограблениях дельцов криминальной экономики пострадавшие практически не обращаются с заявлениями в органы внутренних дел. Предпочитают разбираться сами.
Красивым научным языком это обзывается латентной преступностью. Вообще, выдумана масса слов для описания государственного бессилия.
– Почти угадал. Более того… По законам военного времени нам бы в героях России ходить!
