– Как она сейчас ведет себя в классе? – спросила я.
– По-разному, – вздохнул Харли. – Иногда врубается, и тогда все в порядке, но иногда начинает валять дурака и задирает всех подряд, особенно мистера Майклза.
– А друзей она в классе не завела?
– Ну, мы с ней как бы дружим. Мы теперь сидим за одной партой, и я всегда предлагаю ей работать в паре, если есть такое задание, но в общем-то учеба ее не колышет. Каждый раз, когда нужно заняться делом, она начинает зевать и делает вид, что от учебы ее клонит в сон. Знаешь, порой я понимаю, почему все остальные терпеть ее не могут.
– Они к ней придираются.
– Может быть, но она сама нарывается, – вздохнул Харли. – И давай не будем говорить об этом, Перл, потому что я не хочу, чтобы мы снова с тобой поссорились. Мы же с тобой по-прежнему друзья, правда?
– Конечно, друзья.
– Даже несмотря на то, что я не пришиб этого придурка Джеда за то, что он убил нашего барсучонка?
– Что?
– Я постоянно прокручиваю в голове эту сцену. Вот Джед запрокидывает голову и усмехается, а я бью его по башке – бах-тарарах! – как в комиксе. У него вылетают передние зубы, он падает передо мной на колени и хнычет: «Ах, не бей меня больсе, Харли! Я больсе не буду! Никогда больсе не присиню вледа ни одному зивому сусеству!» Красота!
– Думаю, это у тебя вылетели бы передние зубы, если бы ты попытался ударить Джеда, – осторожно заметила я.
– Пожалуй, ты права. Знаешь, я не умею быть жестоким, даже с такими идиотами, как этот Джед. Но при этом мне все равно немножко хочется стать Харли-суперменом, огромным силачом, который одним ударом может справиться с сотней Джедов.
– Если ты превратишься в супермена, твои ноги станут такими огромными, что ты всех Джедов в землю втопчешь.
– Или моя голова станет большой, как воздушный шар, и тогда я просто дуну, и все Джеды полетят вверх тормашками.
– А я? Может быть, я тоже смогу стать героиней комикса? Например, в противоположность тебе – Крошкой Жемчужинкой. Буду уменьшаться и уменьшаться, пока не стану размером с насекомое, но с большим, очень большим жалом. Я подлечу и ужалю Джеда в кончик носа, и он у него станет красным и распухнет. И к Анне-Софии-Ребекке я тоже подлечу, и как только кто-то из них скажет хоть одно плохое слово про Джоди, тоже буду их жалить. В губы. Губы распухнут, и они не смогут говорить. Вообще.
– Ты станешь вот такой? – спросил Харли. Он порылся у себя в карманах, вытащил блокнот и ручку и быстро нарисовал маленькое, злобное на вид насекомое с большим жалом.
– Да, точно! Именно такой я и стану. А теперь нарисуй себя.
Харли нарисовал огромную ногу в ботинке, из-под подошвы которого высовывался расплющенный в блин Джед. Мы присели на обочине дорожки и принялись придумывать свою историю. Расчертили страницу блокнота на квадратики, как в настоящем комиксе, и стали рисовать. Это было очень увлекательное занятие, но меня все же не оставляли тревожные мысли о Джоди. Я понятия не имела, куда она ушла. Почти наверняка не на встречу с Джедом, но если она забилась куда-нибудь в дальний уголок в полном одиночестве, то это, пожалуй, еще хуже.
Для меня было большим облегчением увидеть, что Джоди сидит в нашей спальне и даже выглядит повеселевшей.
– Я водила на прогулку Старину Шепа. Френчи была так рада видеть меня. Сказала, что Шеп очень привязался ко мне, что совсем на него не похоже. И сам Шеп, как только меня увидел, запрыгал как сумасшедший и всю меня облизал. Потом мы хорошенько с ним пробежались, а когда вернулись, Френчи приготовила сэндвичи с печеными бобами, налила себе стаканчик красного вина и мне тоже полстаканчика.
– Что я слышу? – сказала мама, просовывая голову в дверь нашей комнаты.
Было заметно, что она все еще очень сердится на Джоди.
– Эта Френчи дала тебе вина? Она что, совсем с ума сошла?
– Она сказала, что французы всегда дают своим детям немного вина. Такая у них традиция. Культурная.
– Она так считает, да? Традиция? Культурная? Но ты не слишком культурно себя вела, когда шлялась тогда где-то со своей Шейнис, а потом заявилась домой в стельку пьяной. И облеванной с ног до головы. А разве культурно закусывать вино какими-то печеными бобами? Как она вообще посмела кормить тебя такой гадостью? Или думает, что тебя дома голодом морят?
– Ах, если бы ты хоть иногда могла слышать себя со стороны, мам! – сказала Джоди. – Бу-бу-бу, бу-бу-бу. Поражаюсь, как только папа тебя терпит.
– Отца не трогай! Он никогда на меня не жалуется!
– А я хочу, чтобы ты прекратила жаловаться на меня.
– Не я одна на тебя жалуюсь. Эта Френчи может быть довольна тобой, но она же не настоящая учительница. Я спросила у мистера Майклза, стала ли ты лучше стараться в школе, и он ответил… – мама задрожала, с трудом выдавливая из себя слова. – Мистер Майклз сказал, что когда он пытался объяснить тебе урок по алгебре, ты скомкала свой листок и ответила, что не намерена забивать себе голову всяким мусором. Ты действительно так сказала?
– Ну, может быть не совсем так, – ответила Джоди. – Пожалуй, там была еще парочка нецензурных слов.
– Как ты можешь?! Считаешь себя умнее всех? Да я бы что угодно отдала, чтобы меня учили алгебре, и геометрии, и тригонометрии, и прочим премудростям. Я всегда была способной к арифметике, но, к сожалению, дальше этого дело не пошло. Когда я была в твоем возрасте, мать заставляла меня сидеть с моими младшими братьями, поэтому в школу я могла ходить через день. Ты просто не понимаешь, как тебе повезло, что ты можешь получить хорошее образование!
– Мне кажется, ты зациклилась на моей учебе, мам, – сказала Джоди.
– Если бы я своей матери сказала такое – не смогла бы сидеть до середины следующей недели, – ответила мама.
– Ну ударь меня, выпусти пар, – сказала Джоди, подставляя маме свою щеку. – Давай влепи мне еще одну пощечину, если тебе от этого полегчает.
Мама подняла руку. Я ахнула.
Мама посмотрела на меня, потом снова на Джоди, заплакала и выбежала из комнаты. Мы услышали, как она зовет папу.
– О боже, – вздохнула Джоди. – Пошла жаловаться. Почему они не хотят оставить меня в покое? Вот увидишь, через минуту здесь появится папа, такой весь из себя серьезный, и начнет: «Послушай, Джоди, я не позволю тебе так огорчать нашу маму».
В дверь постучали. Вошел папа, весь из себя серьезный, пригладил волосы и сказал:
– Послушай, Джоди, я не позволю тебе так огорчать нашу маму.
Джоди посмотрела на меня и закатила глаза. Я не смогла сдержаться и хихикнула.
– Ничего смешного, девочки! – грустно сказал папа. – Прекрати, Перл. А ты, Джоди… Ах, Джоди, милая ты моя, что же нам с тобой делать, а?
Он сел на ее кровать. Джоди прильнула к папиному плечу:
