Английский знаешь?
Ну да. А ты не знаешь?
Со словарём, — буркнул я. — Может, займёмся Секацким уже? Поздно, а нам завтра лес с утра валить.
Ну давай. Давай, если хочешь. Надо в комнату подняться, компьютер там.
Мы направились в комнату, на второй этаж. Я зачем-то сосчитал ступеньки, их оказалось восемнадцать.
Ты здорово придумал — завёл себе целый дом, — бубнил Упырь по пути. — Я тоже хотел в гараже жить, но там машина стоит, места совсем нет. А если машину на улице хранить, то полировка покроется микроязвами: капельки воды — они как линзы, потом придётся заново полировать, а отец говорит, что лучше новую машину купить, чем старую перекрашивать...
Мы остановились возле двери.
Сначала он хотел минивэн, но так и не купил, а купил универсал, он сказал, что дороги у нас очень плохие, по ухабам вся подвеска только так раздолбается. Лучше бы вообще «ровер» взять, такой, настоящий, но там подушек безопасности нет и кондиционера, и он вообще железный. Так что папа взял универсал...
Имя Упырь ему идёт, но Сушила тоже бы прокатило. Поскольку мозги сушит. Или Компостер. Потому что компостирует.
Он ещё много чего рассказал бы, но я кивнул на дверь.
Да-да, — закивал Упырь. — Сейчас... Слушай, а давай построим такой дом в лесу, а? Или шалаш на берегу реки? Там у нас будет котелок, соль, удочки под крышей, картошка...
Этого мне ещё не хватало. Удочки под крышей! Спички в жестяной банке, сейчас зарыдаю.
Потом построим, — сказал я. — В июле.
Нуда...
Упырь толкнул дверь.
Тут я немного уже удивился. Я думал, комната у Упыря другая. Ожидал увидеть что-нибудь такое, в американском духе. Но ничего подобного. Кровать, компьютер, какое-то барахло в углу, тоже под синей плёнкой. И всё. Ни самолётов под потолком, ни Юнион Джека на стене. Даже чучела выхухоли и того нет, замучил её профессор Блэксворт.
Ботинки под окном. Здоровенные. Всё.
Упырь тут же упал за компьютер, принялся стучать по клавиатуре, мышкой возить. Потом заскрипел-замигал модем, потом тихо стало, и по экрану побежали какие-то картинки, по большей части звёздное небо в разных разворотах.
Садись поближе, — повернулся ко мне Упырь.
Я сел поближе.
Я по четырём машинам сразу иду, так что... вот. Смотри.
Экран сделался чёрным, а сверху зловещими белыми буквами написалось: «Секацкий Пётр Фомич». И внизу мелкими буковками почти страница добавилась. Я стал читать.
Ничего нового, тут это у нас каждый знает.
Секацкий Пётр Фомич, родился тогда-то, умер тогда-то, геолог, путешественник, эсер, находился в наших краях в ссылке. Увлекался охотой, во время одной из вылазок стал свидетелем падения метеорита.
В месте падения возник пожар, Секацкий зарисовал на карте место и вынужден был уйти. А на следующий год он вернулся, но место густо, просто ненормально густо заросло молодым ельником. Секацкий подумал, что метеорит этот не просто камень, что отличается он некими необычными свойствами. Впрочем, поиски успехом не увенчались, Секацкий заболел. Как он умер, не известно, но известно, что через два года рыбаки нашли на берегу его вещи и дневник тоже. Без карты. А у нас территория, как водится, — двадцать восемь Бельгий.
Об этой истории забыли, в начале века других проблем по горло хватало, а всплыл дневник в шестидесятых годах, его какой-то местный краевед раскопал, предшественник Озерова. Ну и пошло...
Вот и Упырь теперь в искатели записался.
Зря я к нему всё-таки приволокся. Что бы такого придумать, чтобы свалить по-быстрому?
А про метеорит ничего... — растерянно сказал Упырь.
А ты что думал, что там тебе координаты напишут? — усмехнулся я.
Нет...
Я отодвинулся от компьютера и стал глядеть в окно. Там ничего интересного не происходило, лето как лето.
Упырь что-то там ещё выстукивал по клавиатуре, но и выстукивал как-то так, трупацки, как будто костяшки по клавишам цокают, повеситься хочется. А повода свалить я всё никак не мог придумать.
Хочешь города посмотреть? — спросил Упырь.
Какие города?
Разные. Барселону, Дублин, Токио. В этих городах камеры стоят, можно на них по компьютеру выйти. Давай посмотрим? Давай?
Даже губа затряслась. И вдруг я подумал. Кто самый опасный враг? Самый опасный враг — это самый близкий друг.
Ну давай посмотрим, — сказал я.
Я вернулся к монитору, и мы полчаса разглядывали площади, мосты, стадионы, парки, соборы и рестораны.
Но это тоже в общем-то оказалось интересно. Города. Больше всего мне понравилось, что города все разноцветные, у каждого свой цвет. Одни синие, другие оранжевые, некоторые белые и зелёные, а в некоторых вообще была ночь. Красивые. А в одном городе прямо на площади жарили рыбу или каких-то других трепангов, и так вкусно жарили, что я даже пожалел, что отказался от пиццы.
Нравится? — спросил Упырь, когда мы обогнули весь шарик два раза.
Ничего. А почему именно эти города? Почему нету... ну, Филадельфии?
Не знаю... — растерянно сказал Упырь. — Можем ещё фотоальбом поглядеть. Поглядим?
День всё равно пропал. Во всяком случае, вторая половина. Чего терять было? И я ещё двадцать минут сидел и смотрел фотоальбомы. Собор Парижской Богоматери, Диснейленд, сфинкс и пирамиды. Самого Упыря на фотках не встречалось, наверное, он снимал.
Я вытерпел. Все пирамиды, всех дромадеров, все эти лавки с золотом, думал, что всё уже. Но Упырь не унимался. Он запинал альбомы под кровать и сказал, что у него есть сноуборды. Мы отправились в кладовку.
В кладовке обнаружились не только сноуборды. Там были обыкновенные лыжи, горные лыжи, микролыжи, водные лыжи и даже какие-то песчаные лыжи.
Папка в Египте на них катался, — пояснил Упырь.
Разве может нормальный человек иметь такую чёртову кучу лыж? Зачем такая куча лыж? Зачем песчаные лыжи? Впрочем, кроме песчаных лыж, там было и другое спортивное оборудование: ролики, теннисные ракетки, велосипед, а в углу скучала свеженькая боксёрская груша. Причём видно, что груша не из дешёвых. Да и всё остальное тоже не с распродажи.
А тут есть где кататься? — Упырь подышал на свой борд, протёр его рукавом.
Есть, — ответил я.
Это хорошо. Я люблю кататься. А грибы у вас растут?
Растут.
Упырь продемонстрировал мне электрическую сушилку для грибов — сушит, но не жжёт. По-моему, чушь. Бабка грибы в печке сушит, на соломе, получается здорово, лучше, чем в любой сушилке.
А рыба?
И рыба растёт, — сказал я.
