А потом у него так нога разболелась, что его на операцию положили. Таджибов был в командировке, и Вырвиглазом занимались какие-то практиканты. К тому же был конец месяца и наркоз закончился. Видимо, мучился Вырвиглаз хорошо — всё лето после того случая было нормальным, даже удачным. Может, и сегодня повезёт?
В окне показался Сенька.
Там твой друг утопился, — лениво сообщил он. — У него родственники есть? Скажи им, что я всё сделаю по высшему разряду...
Это заветная Сенькина мечта — кого-нибудь по-настоящему похоронить, я уже говорил. Но пока к нему не обращаются, не воспринимают всерьёз. Сенька страдает. Он готов хоронить даже бесплатно, за свой счёт, но... Короче, говорил уже, кажется. Народ у нас косный.
Плохо, что он здесь сдохнуть решил, — рассуждал Сенька, — там пруд есть, подальше, пусть бы в нём топился, а теперь будут говорить, что это я подстроил, а мне такая репутация...
Но я уже не слушал, я уже бежал к колодцу — а вдруг не врёт?
Вырвиглаз висел на большом ведре, бессильно, по-балерински опустив руки. Похоже было, что на самом деле утонул. Ещё не хватало. Я кинулся спасать этого гада, но, когда я подбежал близко, этот придурок вытряхнулся из ведра и завопил.
Шутка такая.
Весело, — сказал я. — Долго придумывал?
У меня возникла отличная идея, — Вырвиглаз отряхнулся, — как отомстить этим жабам...
-Ну?
Отличная идея. — Вырвиглаз огляделся.
Увидел горох, направился к нему, принялся жрать
вместе со стручками.
Они купаются на карьере, — рассказывал он сквозь зелёный сок, — ну, ты знаешь, возле бетонки который. Они будут купаться, а мы подкрадёмся и стащим у них одежду. Как?
Колоссально. А в чём месть?
Как в чём? Баторцы обратно через лес в одних плавках пойдут. И босиком. Круто обдерутся, жабы.
А если они по бетонке пойдут?
А всё равно придурками будут выглядеть. Слушай, у тебя ничего пожрать нет?
Окрошка. Там, на кухне, на полу.
Нормально... А я гляжу, ты тоже с кем-то побуцкался?
Вырвиглаз указал глазом на мой разбитый кулак.
Да так, поскользнулся.
Ага, — соскалился Вырвиглаз, — поскользнулся. Я сам так жабски всё время поскальзываюсь.
Вырвиглаз замер, громко рыгнул и, счастливый, устремился в дом.
Окрошка прокисла ещё вчера. Стала склизкой и серой, я не осмелился её есть. А Вырвиглаз — человек с железным желудком, так что вполне вероятно, что он и не отравится. И вообще — кому сейчас легко?
Я вылил ведро на картошку, достал второе ведро, умылся. Поискал земляники. Земляника была ещё белая. Но её и белую можно есть. Я потянулся к ягоде, но из кухни послышался посудный гром, пришлось поспешить внутрь.
Вырвиглаз сидел на стуле и прямо из кастрюли рубал окрошку, доедал уже, ложка гремела по дну. А брякнула крышка, упала в сковородку.
Классная окрошка, — чавкая, объявил Вырвиглаз. — Редиска сладкая, я люблю такую. Маманьке привет.
Сильно пахло кислятиной.
Это Сенька делал. А редиску... ну, сам понимаешь, на кладбище...
Это Вырвиглаза ничуть не смутило.
Значит, фосфору много. — Он оставил ложку и принялся хлебать прямо из кастрюли, через край. — Фосфор, он мозги укрепляет. А братец твой — жаба...
Надо тоже было перекусить — я намазал на чёрный хлеб вишнёвого варенья, сжевал. Вырвиглаз покончил с окрошкой и облизался, как сытый жирный пёс.
Спасибо, Леденец, спасибо...
На здоровье. Значит, так. Ты в час нас жди возле стадиона. Оттуда и отправимся. Понял?
Не, жаба. Ещё пожрать есть?
Вали давай. — Я подтолкнул Вырвиглаза к выходу.
А можно я у тебя посплю?
Нельзя.
Вырвиглаз ничего не сказал, просто удалился. Я отправился на работу.
Упырь ждал меня недалеко от коммунхоза. Стоял под акацией и старался изготовить свистульку. Под ногами у него зеленела целая горка стручков, свистулька не получалась.
Привет. — Упырь протянул мне руку.
Привет. — Я продемонстрировал ему пузыри на ладонях и от рукопожатия уклонился, в мозолях тоже бывает польза.
А куда мы после работы пойдём?
Так, — неопределённо ответил я, — нарисовалась одна проблемка. Надо кое с кем разобраться. Не, если ты не хочешь, можешь, конечно, не ходить...
Почему, я хочу. Я как раз свободен.
Вот и хорошо. Работать-работать, машина уже приехала.
Мы загрузились в машину с флибустьерами и отправились рубить тростник. И сегодня Упырь старался. Таскал кусты. Складывал их в аккуратные охапки. Не щадил себя, аж тошнотно становилось. И мне тоже пришлось напрягаться. Правда, только три часа: нас сегодня отпустили пораньше. Потом сразу на стадион.
Стадион был пустынен. На трибунах скучало множество ворон, на противоположных трибунах валялся Вырвиглаз, чёрное пятно на выбеленных скамейках. Правда, вблизи он опознавался с трудом — в осенней шапочке и в тёмных очках какого-то гламурноватого фасона, видимо, надел то, что попалось под руку, я даже подумал, что это табуреточник прибыл пересдавать какие-нибудь там зачёты и экзамены.
Мы подошли, но Вырвиглаз не поднялся, так и продолжал валяться.
Это Вырвиглаз, — представил я. — Человек-амфибия.
Привет, — доброжелательно кивнул Упырь.
Познакомься, Вырвиглаз, — сказал я. — Это Денис.
Вырвиглаз поглядел на меня вопросительно. Сквозь очки. Но со скамеек не поднялся. Я совершенно не представлял, как мне объяснить наличие в нашей компании Упыря, поэтому сказал просто:
Короче, это Денис. Он пойдёт с нами.
С чего бы это вдруг? — осведомился Вырвиглаз.
Он ненавидит баторцев, — брякнул я.
Я поглядел на Упыря.
Да, — кивнул он, — ненавижу очень.
Вырвиглаз сел.
Ненавидишь баторцев, значит? — спросил он.
Угу.
Вырвиглаз протянул руку. Знакомство состоялось.
Я тоже баторцев ненавижу, — сказал Вырвиглаз. — Редкие жабы. Такие твари. Где-то я тебя видел...
Он снял очки. Синяки расплылись и распространились практически на всю Вырвиглазову физию, так что он стал похож на негра. Афрокостромича. Я подумал, что вряд ли это только камешки, которыми обкидали его ловкие баторцы, наверняка они и руками ещё поработали. А Вырвиглаз постеснялся сказать, что ему разбили фейс так, по-простому.
Здорово! — восхитился Упырь.
Да уж... — вздохнул Вырвиглаз. — Теперь год заживать будет.
