Ноги, помимо воли Одинцова, несли его по оживленной улице рю Монж. Он шел медленно, разглядывая витрины магазинов, иногда останавливался, слушал французскую речь, пару раз заглянул в книжные магазины. Париж жил предвкушением хорошего окончания дня.
В ресторанах и кафе все меньше оставалось свободных столиков, люди сидели, потягивая пиво, вино или что-нибудь покрепче, неторопливо беседуя, читая газеты, просто смотрели на улицу.
Город отдыхал.
Виктор несколько раз смотрел на часы. Время тянулось утомительно медленно.
Мысли его вращались, в основном между четырьмя темами. Словно наконечниками компаса.
Север — Женевьева, юг — Симона, запад — проигрыш партии, восток — задуманная, но еще неосуществленная идея.
Неопределенность.
Душа Одинцова, сомневаясь и споря с внутренним вторым «я», тянулась к образу девушки с бульвара Пого.
Плоть, все сильнее подавая свой голос, стремилась к разрешению мучительных запретов, заставляя думать о Женевьеве.
Ее ноги в черных чулках от Cacharel все чаще вставали перед глазами мужчины.
Бывает такое чувство уверенности: всё может быть именно сегодня! Сердце протестовало: а как же твое: «Симона — я тебя люблю»?
Плоть отвечала: «Эта красивая гордячка, быть может, никогда не будет твоей. К тебе пришла другая, тоже очень симпатичная женщина. И ты чувствуешь, что она хочет тебя. Так что? Неужели есть огромная разница между ними? Возьми то, что идет тебе в руки. Наслаждайся жизнью сейчас, а не в туманном будущем!»
Вот и «Балалайка».
Одинцов снова взглянул на циферблат часов. Время — четверть одиннадцатого.
Пора.
Шахматист зашел в ресторан и остановился, выискивая взглядом знакомое лицо. Круглые столики рядом с нависающими каменными сводами. Все — под старину.
Официант, похожий на полового в русском трактире начала 20 века, замедлил свое движение с подносом:
— Кого-то ищете, месье?
— Да — ответил Виктор и в эту секунду заметил знакомый свитер в поперечную полоску.
— Привет! — Виктор сел напротив француженки. — Извини, что заставил тебя ждать!
— Без проблем, — ответила Женевьева и выпустила тонкую струйку дыма сигареты Вок.
Темные глаза чуть насмешливо изучали лицо русского.
— Ты уже заказала себе? — мужчина кивнул на стакан коктейля, стоявший рядом с маленькой сумочкой.
— Да. А ты, вероятно, голоден? Здесь неплохая кухня, — ответила собеседница.
Мгновенно перед столиком вырос официант.
— Мне сто грамм водки и студень, — быстро взглянув на меню, заказал Виктор.
— Сию минуту! — тот так же стремительно исчез, как и появился.
— Как закончился матч? — поинтересовалась Женевьева.
— Неудачно. Я проиграл, ваша команда победила.
— Жаль.
— Мне тоже.
Виктор переводил взгляд с лица женщины на заманчиво выпиравшие бугорки грудей и обратно. Тонкие длинные пальцы, державшие сигарету, безукоризненный маникюр, едва заметно пульсирующая на шее голубая жилка.
«Она хороша».
— Я читала о тебе в журналах.
— И что?
— Ты не раскрьи свой потенциал до конца.
— Спасибо. Я думаю, у меня есть еще время.
— Не сомневаюсь. Я хочу помочь тебе в этом.
— Каким образом? — Одинцов немного подался вперед.
— Просто. Как обычно женщины вдохновляют мужчин? Своим теплом, лаской. Меня же не зря родители назвали Женевьевой… — темные глаза призывно искрились.
— Так та, легендарная Женевьева, была как святая? — спросил Одинцов.
— Да. Она воодушевила парижан на оборону своего города. К тому же исцеляла больных, силой духа прекращала бури. Ну, и еще много славных дел числиться за ней…
Виктор рассеянно слушал собеседницу, его рука машинально полезла в нагрудный карман за платком и задела там какой-то маленький предмет. Официант поставил на столик заказ Одинцова:
— Приятного аппетита!
— Спасибо.
Симона задумчиво смотрела на мерцающий экран ноутбука. Огромная, титаническая работа над шахматной программой «СиМа» была закончена. Майкл прислал через знакомых свои последние поправки, девушка ввела их в компьютер, потом проверила изменения, разыграв партию между старой версией и обновленной.
Результат не заставил себя ждать.
Новая версия четко реализовала незаметный позиционный перевес. Симона перевела взгляд на блок, который привез ей Одинцов. «Интересно, какой диапазон волн он ловит? Наверняка и музыку можно слушать»
И она, надев наушники, щелкнула тумблером.
— Приятного аппетита! — раздался чуть приглушенный голос.
— Спасибо.
Пауза.
— Ты хочешь вдохновить меня своим теплом и лаской? — знакомый тембр заставил Симону чуть вздрогнуть.
— Да, и это тебе было понятно еще там, в тюрьме. Но почему-то ты стал забывать свое обещание, забывать меня.
Девушка резко сорвала наушники с головы.
Встала и нервно заходила по комнате.
«Этот голос! Та женщина, что пришла на матч! Боже, за что это мне?? А если… а если… они?? Неужели я опущусь до того, чтобы слушать всё?» Симона металась по квартире, словно разъяренная рысь. Она то включала рацию, слушала несколько минут, то резко поворачивала тумблер влево, рискуя сломать аппаратуру.
Мелькнула мысль: «А не разбить ли мне все это хозяйство вдребезги??» Но тут же она была отметена: «Отдам приборы, когда встречусь с ним в последний раз!»
Симона повернула крохотную ручку звукового диапазона на максимум и замерла при словах Одинцова:
— Я хочу сказать, тебе Женевьева… Ты — красивая женщина, наверняка желанная для многих. Но я люблю другую, понимаешь?
— Свою жену в Москве? — насмешливый голос, звук выдоха табачного дыма.
— Нет, с женой у меня все закончено, мы фактически развелись. Я люблю другую, ты, кстати, сегодня видела ее на матче…
Симона обессилено опустилась на диван и закрыла лицо руками. Горячая волна необыкновенного чувства прихлынула к сердцу.
— Я видела на матче твою «пассию»? — удивленно переспросила Женевьева. — Неужели это та дурнушка из твоей команды?
— Нет, это не она. Ты просто ее не заметила, хотя она прошла в полуметре от тебя. Впрочем, не имеет особого значения — видела ты ее или нет. Я люблю. И не могу принять твое предложение.
— Странные вы люди, русские. Иногда я просто поражаюсь, наблюдая за отдельными экземплярами. Но ты странен вдвойне.
