– Ты рассказала ему обо мне?
– Сначала о тебе, а потом и про Макса. Я говорила ему в ухо, не уверенная в том, что он вообще меня воспринимает, и успела уже сто раз пожалеть о том, что приехала туда… И не потому, что ко мне там относились неуважительно, напротив, мне оказывали знаки внимания, угощали меня. Но, думаю, по моему лицу, по взгляду было видно, что я явилась на этот праздник жизни с проблемой. Все как-то скомканно получилось.
– Ну и ладно. Не думай об этом. Будем надеяться, что Зосимов окажется человеком и не станет тревожить ни тебя, ни меня, и что он отпустит Максима, чтобы тот похоронил брата…
За разговорами, связанными с двойной трагедией в семье братьев Шитовых, я забыла о том, что советовала Лене заняться нашими цветочными делами.
Мы обе устали, проголодались, хотелось поскорее лечь в постель. Мы вместе приготовили ужин – спагетти с соусом, заварили чай, поели, после чего Лена приняла душ и, закутанная в халат, устроилась на диване в гостиной перед телевизором. Я же после ужина набрала полную ванну горячей воды и с наслаждением грелась, пока не почувствовала, как глаза мои начали слипаться.
Мысли, тяжелые, болезненные, которые мне приходилось постоянно отгонять от себя, время от времени возвращались и, как полчища голодных крыс, нападали на меня, набрасывались, и жизнь моя тогда казалась мне большой ошибкой. Хотелось погрузиться в зеленоватую, горячую воду с головой и уже не выныривать. Слишком много потерь, разочарований. Мир, который я создавала для себя, еще недавно казался мне гармоничным, наполненным смыслом, прекрасной музыкой, красивыми вещами, комфортом и, безусловно, любовью. Где я раньше была, что делала, о чем думала и как вообще жила, что просмотрела главное, все потеряла?
С карьерой, музыкой все понятно. Это трагический случай. По сути, я стала инвалидом, повредив руку, лишилась возможности заниматься делом всей своей жизни. Рассталась с арфой. Да, я продала ее, чтобы не выплакать глаза окончательно, глядя на нее, такую теперь недоступную и желанную одновременно.
С Осей и Валентиной тоже как будто бы разобралась. Чудовища – что тут скажешь.
Но так случилось, что все это вместе повлекло за собой нищету, безденежье, которое просто добивало! Где моя чудесная кровать с красивыми кружевными простынями, где мой фарфор, где милые моему сердцу золотые украшения, которые я покупала с такой любовью… А мои шубы? Тогда, в моей прошлой жизни, все это подпитывало меня ощущением наполненности красотой, радовало меня и вдохновляло на работу. Конечно, стыдно говорить и даже думать о том, как мне тяжело было расставаться со всем нажитым, но что поделать, я такая, какая есть. И роскошь я всегда воспринимала как часть вдохновения. А какие у меня были концертные платья?!
Слезы мои капали в остывающую воду…
Может, я бы и нырнула в это зеленоватое тепло, если бы меня не привели в себя голоса. Не голос, а именно голоса. Я замерла, прислушалась. Один голос принадлежал Лене, другой – мужчине.
Неужели пришли по мою душу? Зосимов? Полиция? Прокуратура? А может, это приехал ее знакомый, тот, который слушал ее вполуха, угощая шашлыками?
Я выбралась из ванны расслабленная, еще более уставшая, совершенно без сил, надела длинный махровый халат, замотала голову полотенцем, посмотрела на себя в зеркало, и мне показалось, будто мое лицо уменьшилось, стало, как у ребенка, маленьким, розовым и совершенно глупым.
Вот сейчас я выйду и меня повяжут. В какой-то момент я поняла, что мне уже все равно. Вероятно, для моего исчезновения из этой, полной лжи и несправедливости, жизни мне не хватало еще какого-то невероятного по своему коварству события, какой-то бомбы, чтобы уж наверняка…
Я распахнула дверь и в освещенном лампой прямоугольнике двери, ведущей в гостиную, увидела силуэт целующейся пары. От кончиков пальцев ног до макушки кожа моя бурно отреагировала колющим морозцем на эту трогательную и невероятную по силе воздействия сцену.
– Макс… – прошептала я, глотая слезы.
Мне и мешать им не хотелось, но и не пожать ему руку и выразить свои соболезнования по поводу кончины его брата я тоже не могла.
К счастью, меня заметила Лена, махнула мне рукой, позвала к себе, поближе к своему счастью. Я подумала, как могло произойти, что она за такое короткое время уже успела превратить седовласого мужчину в свое счастье? Когда успела? Как не боится снова ошибиться? Мне было страшно за нее, словно она – это я, но только по прошествии нескольких лет одиночества и затворничества.
– Максим… Как же я рада вас видеть… – я вошла в комнату и во все глаза смотрела на вполне реального человека, не фантома, каким он представлялся мне какое-то время назад. – Отпустили?
– Спасибо вам, Лиза, Лена мне все рассказала.
– Вы шутите? Я здесь ни при чем… Думаю, Зосимов отпустил вас из-за смерти брата… Максим, я соболезную вам… Думаю, вам сейчас нелегко…
– Лиза, садись! Максим… Садитесь же, сейчас будем пить чай. Хотя тебе, я думаю, сейчас не до чая… Ты же голодный!
И Лена со свойственной ей живостью и проснувшейся от любви энергией принялась накрывать на стол. Подогретые спагетти, блинчики с мясом, печенье, клубничный джем.
– Похоронами заниматься еще рано, – рассказывал Максим, бросая на нас с Леной печальные взгляды. – Пока не будут готовы результаты экспертиз, тело все равно не отдадут. Между прочим, я этого и опасался, когда только стало известно о смерти Вероники. Конечно, этот его сердечный приступ…
– Так он умер от инфаркта? – решила уточнить я.
– Это предположительная причина смерти. Так вот, я в который уже раз убеждаюсь в том, что объявлять о смерти близкого человека нужно всегда очень осторожно. Если бы это делал я, то непременно бы подготовил Аркашу, во всяком случае, сделал так, чтобы он принял незадолго до того, как я ему бы это сказал, какое-нибудь успокоительное средство. А так… Вломились в квартиру, бухнули о смерти Вероники… Да еще это слово – убийство! Видели же, что человек в инвалидном кресле, что его поберечь надо, тем более что там была Любовь Петровна. Сначала бы сообщили ей, а уж она бы потом сказала Аркадию. Знаете, я вот вам сейчас говорю об Аркадии, говорю, что его нет, а сам в это еще не верю. Мне кажется, что стоит мне сейчас туда прийти, как дверь мне откроет Люба, скажет, как прошел день, скажет, что он ел, каково настроение…
– Соседка сказала, что Любовь Петровна ушла вскоре, как уехал следователь… – сказала я. – Предполагается, что она ушла уже после того, как ваш брат умер.
– Да, следователь мне это же сказал. Думаю, Люба просто испугалась. Она хорошая, Люба. Я должен буду непременно с ней встретиться, нам надо поговорить, кроме того, мне нужно с ней расплатиться. Она много сделала для нашей семьи. А у меня, представляете, нет ее адреса! Она ведь жила почти год в квартире Аркадия. Мы знали, что раньше она проживала в квартире своей сестры, Маши. Мы с Аркадием ее никогда не видели. Уверен, что Люба сейчас там и сестра пытается ей помочь пережить это горе.
