– Скажите, он один живет? А в квартире часто появляется или ночует в другом месте? – принялась я расспрашивать старушку.
– Живет один. По чужим домам не ночует. По крайней мере, раньше было так, – подтвердила свои слова Маргарита Силантьевна.
– Не знаете, дома он сейчас? – задав вопрос, я настороженно ждала ответа.
– Не видела. Да вы подите, постучите. Если дома, так откроет, – посоветовала старушка.
– Неловко как-то, – сделала я вид, что смущена. – А вы не могли бы сходить и выяснить, у себя ли Антон?
Я надеялась на положительный ответ, но результат оказался даже лучше.
– Мне за ним ходить незачем. Если Антон мне понадобится, я просто на балкон выхожу и кличу его. Он придет, все отладит, все починит. И я довольна, и он не внакладе, – сообщила бабуля.
– То есть вы хотите сказать, что ваши с Антоном балконы смежные? И проход есть? – удивилась я.
– Сынок, чой-то ты шумный какой? Оглушил бедную женщину. Поди воду вскипяти, чаевничать будем, – резко сменив тему, проговорила Маргарита Силантьевна на манер деревенского пастуха. – А у меня и сладенькое припасено.
Эх, на самом интересном месте речь оборвалась. Теперь сиди, жди, когда старушенция снова в чувство придет.
– Вот ваш чай. В чашке. Пейте на здоровье, – я указала на бокал, стоящий под носом старушки.
Та удивленно уставилась на него, переставила с места на место, потом зевнула и заявила:
– Устала я что-то. Пойду прилягу.
Не обращая на меня внимания, старушка вышла из кухни. Я в недоумении смотрела ей вслед. Она что, вот так вот, запросто оставит незнакомого человека у себя в квартире и завалится почивать?
– Сынок, укрой меня. Прохладно что-то, – прокричала старушка из соседней комнаты.
Я прошла в спальню. Маргарита Силантьевна, как была, в халате и тапочках лежала на старинной панцирной кровати. Руки она скрестила на груди. Осмотревшись по сторонам, я отыскала тонкий шерстяной плед, накрыла им старушку и произнесла:
– Пойду я, пожалуй. У вас дверь захлопывается?
– Посиди со мной чуток. Пока не усну. Не люблю в одиночестве засыпать, – попросила Маргарита Силантьевна.
Я решила не расстраивать пожилую женщину. Придвинув стул вплотную к кровати, я села и стала ждать, пока старушка заснет. Та прикрыла глаза и тут же захрапела. Здорово! Как будто тумблер вырубили, и она отключилась! Минуты две я еще сидела без движения, потом поднялась и пошла обратно в кухню. Там находился балкон, соединяющий, по словам хозяйки, ее квартиру и соседскую. Открыв балконную дверь, я выглянула наружу. Маленький балкончик был застеклен. Перегородка между балконами практически отсутствовала. Невысокая труба-перемычка, вот и вся преграда. Перешагнув на соседний балкон, я приблизила лицо к оконному стеклу, стараясь разглядеть, что творится внутри квартиры. В комнате было пусто. Я постучала в стекло. Не дождавшись ответа, подергала балконную дверь. Та поддалась с первого раза. Видимо, уходя из дома, сосед не посчитал нужным запереть ее на щеколду. Я прошла в квартиру соседа. Кухня ничем особо не отличалась от той, которую я только что покинула. Разве что мебель более современная. Обойдя комнаты, я убедилась, что в квартире никого нет. Что ж, такую удачу упускать нельзя. Нужно осмотреть здесь все. Быть может, удастся выяснить, кто хозяин этой квартиры.
В гостиной ничего достойного внимания обнаружить не удалось. Комната как комната. Дорогой кожаный диван. Огромный, на полстены, плазменный телевизор. Пустой журнальный столик в центре комнаты. Вот, собственно, и весь интерьер. Никаких безделушек, никаких картин, никаких личных вещей.
Зато в спальне я наткнулась на фото в солидной стеклянной рамке. На снимке был изображен мужчина. В плавках, в окружении пальм и желтого песка. Видимо, снимок был сделан где-то на курорте. Несмотря на то что мужчина со снимка был гораздо моложе, сомнений у меня не осталось. Это был именно тот человек, которого я искала. Тот, чей безымянный труп лежал сейчас в больничном морге. Пошарив в верхнем ящике комода, я нашла его паспорт на имя Проскурина Антона Павловича тридцати шести лет. Судя по отметкам в паспорте, женат мужчина не был. А вот зарегистрирован в этой квартире. Уже кое-что. Теперь хорошо бы найти что-то, что подсказало бы мне причину, по которой с Антоном так жестоко обошлись.
Судя по всему, все мало-мальски интересные вещи Проскурин хранил именно в комоде. Верхний ящик помимо документов был набит мелочовкой типа шариковых ручек, старых, давно не используемых брелоков, милых безделушек, подаренных кем-то из знакомых. Квитанции на оплату коммунальных услуг со старательно прикрепленными к ним чеками. Бумажные носовые платки. Парочка тюбиков какой-то мази. Пустая визитница. Фотоальбом старого образца со скудным количеством фотографий. В основном с изображением самого хозяина на отдыхе. Кредитные карты отсутствовали. То ли у Проскурина их совсем не было, то ли он лишился их вместе с кошельком в тот день, когда был убит.
В самом дальнем углу верхнего ящика комода Проскурин хранил прозрачную пластиковую папку, в которой лежала подборка рекламных буклетов дорогих ресторанов Тарасова. Я присела на кровать, высыпала содержимое папки и начала перебирать буклеты. «Мон Блан». «У Андре». «Старый Город». «Черчилль». Сколько же их здесь? Я пересчитала буклеты. Получилось двадцать три штуки. Интересно, это у Проскурина хобби такое, информацию о дорогих точках общепита Тарасова собирать, или же папка указывает на его профессиональную деятельность? Может, он санинспектором работает? Или «тайным клиентом»? А может, он журналист и пишет статьи о качестве обслуживания? Ресторанный критик? Да нет, на ресторанного критика он не тянет. Если бы это было так, то помимо рекламных проспектов в квартире обязательно нашлись бы и вырезки из газетных или журнальных статей, написанных господином Проскуриным. Ну, или другие атрибуты, указывающие на его принадлежность к этой профессии. Блокноты с пометками, работы конкурентов и тому подобная ерунда. А у Проскурина и компьютера-то не было.
Обыскав кухню и ванную комнату, я с тоской констатировала факт, что кроме пластиковой папки с рекламными листовками ресторанов зацепиться мне не за что. Сейфа у Проскурина не было. Крупных сумм денег тоже. Про оружие и наркотики я уж не говорю. И вообще, жилище убитого было какое-то скучное. Будто не квартира, а гостиничный номер, который сняли на пару дней. Все комнаты до безобразия безликие, я бы даже сказала, необжитые. С продуктами дело обстояло не лучше. Пачка сливочного масла в масленке, кусок подсохшего сыра. Упаковка пельменей в морозильной камере. И в шкафчике на полке полупустая банка растворимого кофе да кусковой сахар. С таким рационом долго не протянешь. Если только Проскурин регулярно питался в тех самых ресторанах, тогда отсутствие продуктов еще можно было объяснить. А вот в том, что жил он в квартире один, можно было не сомневаться. Ни в одной комнате я не обнаружила и намека на присутствие в жизни Проскурина женщины.
Да, негусто. Казалось бы, такая удача. Нашла квартиру убитого, запросто проникла внутрь, а отыскать что-то, что указало бы на причину его гибели, не удалось. Жаль, но тут уж ничего не поделаешь. Надо вызывать Мельникова. Скрывать от него информацию об убитом я не собиралась. Вот только с буклетиков снимки сделаю, на всякий случай. Я вернулась в спальню и принялась методично фотографировать рекламные проспекты. Где-то на середине этого занятия я обратила внимание на то, что адрес одного из ресторанов обведен карандашом. Рядом с адресом имелась пометка. Три заглавные буквы «УАМ», прописная «б» и рядом цифры 3,18, 5. Любопытно! Что бы это значило? Я стала более внимательно разглядывать листовки и нашла еще одну запись. На ней также были заглавные буквы и цифры. Только на этот раз они были другие. «ИСА», прописная «с». Цифры тоже отличались. 12, 20, 4. Я переписала названия ресторанов, на рекламных проспектах которых обнаружила записи, отщелкала остальные буклеты, сложила все обратно в папку и, засунув ее в верхний ящик комода, вернулась в квартиру Маргариты Силантьевны.
