Бывает, впечатлительный ребенок фантазирует, что он в доме родителей – подкидыш. Да: тот, кто породил его, умер столетия назад.
Ребенок – это пергамент, сплошь покрытый иероглифами, лишь часть которых ты сумеешь прочесть, а некоторые сможешь стереть или только перечеркнуть и вложить свое содержание.
Страшный закон? Нет, прекрасный. В каждом твоем ребенке он видит первое звено бессмертной цепи поколений. Поищи в своем чужом ребенке эту дремлющую свою частицу. Быть может, и разгадаешь, быть может, даже и разовьешь.
Ребенок и беспредельность.
Ребенок и вечность.
Ребенок – пылинка в пространстве.
Ребенок – момент во времени.
5. Ты говоришь: «Он должен… Я хочу, чтобы он…»
И выбираешь для него, кем должен быть – жизнь, какую желала бы.
Ничего, что кругом скудость и заурядность. Ничего, что кругом серость.
Люди суетятся, хлопочут, стараются – мелкие заботы, тусклые стремления, низменные цели…
Несбывшиеся надежды, мучительные сожаления, вечная тоска.
Всюду несправедливость.
Цепенеешь от бездушия, задыхаешься от лицемерия.
Имеющее клыки и когти нападает, тихое уходит в себя.
И не только страдают люди, а и марают душу…
Кем должен быть твой ребенок?
Борцом или только работником? Командующим или рядовым? Или только счастливым?
Где счастье, в чем счастье? Знаешь ли к нему путь? Да и есть ли такие люди, которые знают?
Справишься ли?..
Как предвидеть, как оградить?
Мотылек над пенным потоком жизни… Как придать прочность крыльям, не снижая полета, закалять, но утомляя?
Собственным примером, помогая, советами, словом и делом?
А если отвергнет?
Лет через пятнадцать он обращен к будущему, ты – к прошлому. У тебя воспоминания и привычки, у него поиски нового и дерзновенная надежда. Ты сомневаешься, он ждет и верит, ты боишься, а он бесстрашен.
Юность, если она не издевается, не проклинает, не презирает, всегда стремится изменить ошибочное прошлое.
Так и должно быть. И все же…
Пусть ищет, лишь бы не заблуждался, пусть, взбирается, лишь бы не упал, пусть искореняет, лишь бы не разбил в кровь руки, пусть борется, только осторожно-осторожно.
Скажет:
– Я другого мнения. Довольно опеки.
– Значит, не нужна я тебе?
– Тяготит тебя моя любовь?
– Неосмотрительное мое детище, не знаешь ты жизни, бедное, неблагодарное!
6. Неблагодарное.
Благодарна ли земля солнышку, что ей светит? Дерево зерну, что из него выросло? Поет ли соловушка матери, что выгрела его грудью?
Отдаешь ли ребенку то, что взяла у родителей, или лишь одалживаешь, чтобы получить обратно, тщательно записывая и высчитывая проценты?
Заслуга ли любовь, что ты требуешь плату?
«Мать-ворона мечется, как безумная, почти садится на плечи парнишке, цепляется клювом за его палку и, повиснув над ним, точно молотом бьет головой по стволу, отгрызая небольшие веточки, и каркает хриплым, натужным, сухим голосом отчаяния. А когда мальчик сбросит птенца, она кидается наземь и, волоча крылья, раскрывает клюв, хочет закаркать – голоса нет – так она машет крыльями и скачет – смешная, ошалевшая – в ноги парнишке. Когда же перебьют всех ее детей, мать-ворона взлетает на дерево, забирается в пустое гнездо и, кружа но нему, все думает» (Жеромский)
[3]
.
Материнская любовь – стихии. Люди ее переделали на свой лад. Весь цивилизованный мир, за исключением народных масс, которых не коснулось культура, занимается детоубийством. Супруги, у которых двое детей, хотя могло быть двенадцать, – убийцы десятерых неродившихся, а среди них был один, именно он – «их ребенок». Быть может, среди нерожденных они убили самого ценного.
Так что же делать?
Воспитывать не этих детей, которые не родились, a этих, которые рождаются и будут жить.
<…>
7. Здоров ли?
Еще так странно, что он уже больше не она сама. Еще недавно в их двойной жизни боязнь за ребенка была частицей боязни за саму себя.
Она так желала, чтобы это уже кончилось, так сильно хотела, чтобы эта минута уже была позади. Думала, будет свободна от забот и тревог.
А сейчас?
Странная вещь: раньше ребенок был ей ближе, более свой, в его безопасности она была больше уверена, лучше его понимала. Думала, что она знает, сумеет… С момента, когда забота о нем перешла в чужие руки, опытные, оплачиваемые и уверенные, мать – одинокая, отодвинутая на задний план – испытывает беспокойство.
Мир его уже у нее отнимает.
И в долгие часы вынужденного бездействия мать спрашивает себя: что я ему дала, чем наделила, чем наградила?
Здоровый? Так почему плачет?
Почему худенький, плохо сосет, не спит, спит так много, отчего у него такая большая головка, ножки скрючены, стиснуты кулачки, красная кожица, белые прыщики на носу, косят глазки, почему он икает, чихнул, давится, охрип?
Так и должно быть? А может, ее обманывают?
И она смотрит на это маленькое, беспомощное существо, не похожее ни на одно из точно таких же маленьких и беспомощных существ, которые она видела на улице или в парке.
Неужели и он через три-четыре месяца?..
А может, они ошибаются?
Может, проглядели?
Мать с недоверием слушает врача, изучая его взглядом: она желает понять по глазам, пожатию плечами, поднятой брови, нахмуренному лбу: говорит ли он правду и достаточно ли сосредоточен.
8. «Красив ли? А мне все равно».
Так говорят неискренние матери, желая подчеркнуть свой серьезный взгляд на цели воспитания.
Красота, грация, внешность, приятный голос – капитал, переданный тобой ребенку; как ум и как здоровье, он облегчает жизненный путь. Но не следует переоценивать красоту: не подкрепленная другими достоинствами, она может принести вред. (И тем более требует зоркой мысли.)
Красивого ребенка надо воспитывать иначе, чем некрасивого. А раз воспитания без участия в нем самого ребенка не существует, не надо стыдливо утаивать от детей значение красоты, это-то и портит.
Это как бы презрение к человеческой красоте – пережиток средневековья. Человеку, чуткому к прелести цветка, бабочки, пейзажа, – как остаться равнодушным к красе человека?
Хочешь скрыть от ребенка, что он красив? Если ему про то не скажет никто из домашних, скажут чужие люди: на улице, в магазине, в парке, всюду – восклицанием, улыбкой, взглядом, взрослые ли, ровесники ли. Скажет злая доля детей некрасивых и безобразных. И ребенок поймет, что красота дает особые права, как понимает, что рука – это его рука, которой он пользуется.
