Услышав это, Лиза сложилась пополам и, уткнувшись носом в колени, хотела было заплакать, но, вспомнив, что настоящие авантюристы так себя не ведут, передумала и, тихо всхлипнув, сказала:
– Папа, ты не волнуйся! Когда я вырасту, то обязательно стану писательницей и допишу твою книгу! Не сомневайся… Да-да…
Константин одобрительно покачал головой и, растягивая уголки губ как-то неравномерно и немного вниз, попытался улыбнуться.
– Вы придумали, что скажете охране? – Миша быстро вернул разговор на блестящие, проложенные над краем обрыва, рельсы. – Ведь надо будет как-то объяснить ваше появление. К сожалению, пропуска у вас нет… Да и паспорт вам показывать не стоит…
Вновь воцарилась оглушительная тишина, и вскоре стало казаться, что от быстро сменяющих друг друга мыслей автомобиль может самостоятельно завестись и поехать, куда фары глядят. Вдруг, ударив себя по лбу, Дед Мороз возликовал:
– Да что же мы головки-то свои ломаем! Черненькие да кудрявенькие, светлые да пряменькие! Я же говорил, рукавицам моим все замки верят, и не только! Не только!
Смеясь и что-то негромко приговаривая, волшебник достал из бардачка свои фирменные рукавицы, отороченные на манжетах белоснежным мехом.
– Постойте, я не понимаю! – занервничал Константин. – Мне что, прикажете каждого охранника по макушке в них гладить, уговаривая пропустить?
– Настоящий писатель! Фантазер! – добродушно отозвался Дед Мороз и, надев рукавицы, добавил: – Дайте-ка мне, дети, лист бумаги и перо чернильное, да пожирнее – письмо писать буду! Настоящее, сопроводительное.
Все изумленно переглянулись и на некоторое время застыли на обтянутых пурпурным бархатом сиденьях. Наконец Константин очнулся и, нырнув во внутренний карман пальто, протянул волшебнику блокнот и шариковую ручку.
– Подходит… – немного поморщившись, согласился тот и, оценивающе взглянув на автора, начал писать: – Я, Нарцисс Фантазеров, опытный садовник и цветовод, прибыл срочно для лечения растений, зеленеющих на верхнем этаже, в самой большой-пребольшой квартире…
Наверное, если бы Константин увидел нечто подобное в кино или на страницах романа, то разразился бы безудержным хохотом, но сейчас ему было совсем, совсем не смешно. Он не смеялся и когда перечитал написанное витиеватым округлым почерком письмо, и когда дочка на прощание заставила его надеть желтую с утиным козырьком бейсболку, и даже когда, миновав просторный холл, он, наконец, убедил себя подойти к высокому накачанному до мочек ушей охраннику.
«Как же все это глупо, наивно! Сейчас меня выгонят пинками, как сумасшедшего…»
Некоторое время Константин не решался, но затем неожиданно сорвал головной убор и одновременно с этим протянул сложенный вчетверо листочек бумаги.
Молодой человек усмехнулся и, словно горилла, большими несколько одеревеневшими пальцами принялся отгибать клетчатые, мелованные уголки записки. Наблюдая за этой мучительной процедурой, Константин хотел было попробовать объяснить все на словах и уже затянул первый какой-то неопределенный звук, который со временем, очевидно, должен был переродиться в слово, но…
– Господин Фантазеров, – неожиданно охранник сдулся и подобострастно наклонил голову. – Пойдемте, пойдемте скорее! Я вас провожу. Вы знаете, у нас и на первом этаже тоже что-то не в порядке. Сколько я здесь работаю… Да вот уже года три, а кактус вон там, в холле, так ни разу и не цвел! А в последнее время колючки стал терять и вообще позеленел как-то бледно… Может, радиация? А?
– Разберемся… – важно процедил Константин и, войдя в лифт, нажал на последнюю обведенную красным кнопку. – Не волнуйтесь, вылечим мы ваш кактус.
Двери закрылись, ярко освещенная кабина чуть присела и стремительно заскользила вверх. Охранник долго стоял перед растущим цифрами неоновым табло. «Двадцать восьмой», – наконец с тревогой пробормотал он и, о чем-то задумавшись, вернулся на пост. В холле было пустынно, сквозь панорамные окна виднелся массивный мост, оголившиеся кусты, постриженные в форме кубиков, и чудной красный автомобиль, неумело припаркованный у бордюра.
Оказавшись на последнем этаже, Константин быстро пересек вестибюль, но перед обрамленной в позолоченную раму дверью неожиданно замер. Глазок, ручка, скрученная в затейливую дизайнерскую спираль на конце, замочная скважина, нет, вот еще одна и немного поодаль другая… «Хорошо, а если он там? Например, выходит из душа или надевает носки, присев в уголке гардеробной! Он же мог соврать Жанне, что заехал на работу, – писателя вновь охватили сомнения. – Почему тогда, еще мальчиком, я наотрез отказался идти в секцию карате? Почему переключал канал, когда по телевизору показывали боевики? В конце концов, почему в школе предпочитал все решать путем мирных переговоров, а не бросался в драку, поднимая пыль?.. Поздно, слишком поздно, отступать уже нельзя».
Константин медленно, словно в замедленной съемке, натянул рукавицы, зажмурился и, обхватив массивную, обжигающую холодом ручку, опустил ее вниз куда-то глубоко-глубоко. Щелчок, дверь распахнулась, коридор – нет, просторный холл, онемевший от удивления!
– Бедокур! Где ты?! – Писатель не выдержал и неожиданно, забыв обо всех страхах и опасениях, закричал: – Выходи, малыш! Это я!..
Вырвавшись, слова полетели, зазвенели, эхом отражаясь от сводчатых потолков, хрустальных люстр, подвесок и бокалов. Казалось, Константин слышал, как, влетев в самую дальнюю приоткрытую дверь, они погасли, распались, запутавшись в тяжелой ткани портьер. В квартире вновь воцарилась настороженная тишина. Сквозь полумрак на полу проступали кривоногие тени: вот вычурный табурет, там несколько стульев, а это шкаф, затаившийся в самом остром углу. Писатель замер, впервые почувствовав, что удары сердца его оглушают. «Все кончено, пушистик пропал!» – подумал он, как вдруг…
Шлеп-шлеп, шлеп-шлеп, вновь тишина, но теперь только на мгновение, затем опять шлеп-шлеп, шлеп-шлеп… Громче, все громче! Все чаще, все роднее! Из глубины коридора…
– Кости-и-и-ик! Кости-и-ик! – Бедокур бежал, растопырив синие ушки, и, оказавшись на руках у писателя, не выдержал и заревел.
– Пушистик! Я так испугался!.. Успокойся, успокойся… Все хорошо!
– Мне было так тяжело здесь… – сквозь слезы пробормотал сказочный герой. – Представляешь, я… я не мог открыть холодильник! Никак… Никак…
– Какой ужас! Представляю, как ты голоден, малыш! – Константин погладил своего персонажа по мохнатой голове. – Успокойся, теперь все, все будет хорошо!
– А давай сейчас пойдем на кухню? Я тебе все покажу, мы можем попить чаю… – Бедокур улыбнулся и, похлопав себя по заметно опустевшему животу, добавил: – Мне кажется, наш злодейский злодей очень любит сладкое! Наверняка у него есть пирожные, или, там, например, мороженое, или…
– Посох, Бедокур! У него есть волшебный посох! Ты забыл? – воскликнул Константин и, оглядевшись по сторонам, продолжил: – Нам надо забрать его и уходить отсюда как можно скорее! Понимаешь? Иначе нас могут схватить, и мы уже никогда не отведаем ни пирожных, ни мороженого…
