Помывшись и переодевшись, Андрей вернулся в комнату, открыл оружейный сейф и, повесив на ремень «одноручник», свалил все остальное оружие (ну кроме клинка) в оружейную сумку, после чего спустился на первый этаж, который занимал едва ли не самый популярный во всем Клоссерге бар. Столь популярным он был благодаря одной своей изюминке. У Толстяка Кемми, который был хозяином этого приятного местечка, вдоль длинной стены тянулся большой оружейный стол, рядом с которым стояли высокие барные табуреты. Так что здесь можно было почистить оружие не только с большим комфортом, чем в комнате или, скажем, в тире, но еще и с пивом. Тем более, что ветошь, салфетки и оружейное масло стояли прямо на столе, и пользоваться всем этим можно было совершенно бесплатно. Впрочем, расходы на ветошь и остальное Кемми вполне восполнял за счет того пива, которое заказывали пристроившиеся у оружейного стола бродники и их приятели, подтянувшиеся к ним почесать языками. Ибо, если даже в остальном баре народу могло и не быть, оружейный стол никогда не пустовал.
— Здорово, Найденыш! Вернулся? — громко поприветствовал его Громила Гардинг, торчавший тут же, за оружейным столом, возясь с какими-то своими железками, и, не дожидаясь ответа на первый вопрос, тут же задал второй: — И как сходил?
Землянин бухнул на стол оружейную сумку и пожал плечами:
— Да нормально, в общем. Почти четыре с половиной сотни с рейда принес.
— О-о, хороший рейд! — тут же влез в разговор Бродлер. — Слушай, а займи мне три сотни? Я собираюсь сделать себе второй узор.
— А нет у меня уже, — лениво отозвался Андрей, сноровисто раскидывая дробовик, — я среднюю аптечку купил. У Нниннтинна.
Вообще-то, дать броднику взаймы на узор, первый ли, второй ли, все равно — дело святое. И отказывать в таковом у бродников не принято. Нет, никаких официальных санкций не предусмотрено, но… неписаные традиции везде и всегда соблюдаются куда как строже, чем писаные законы. Вот и эта была из таковых. Если бродник (то есть именно уважаемый бродник, а не сопляк из числа «мяса») просит денег на узор, значит тот, у кого он просит, должен дать, сколько может. Ну, то есть все, что есть, исключая сумму, необходимую на подготовку к следующему рейду — это святое. Зато потом заполучивший узор на таких условиях не может потратить ни одного креда на апгрейд своего вооружения, снаряжения или даже просто на выпивку в баре, пока не расплатится с долгом. Такова традиция. Но… эта традиция уже давно не имела к Бродлеру никакого отношения. Ибо, несмотря на то, что тот околачивался в Клоссерге уже три года, Бродлер так и не стал, а вернее, уже давно выпал из категории «уважаемого бродника»…
Нет, когда-то он был вполне приличным бродником. И достаточно авторитетным. Да и судьба у него так же была вполне обычной. Сначала полгода погулял по первому горизонту, как и все новички страстно мечтая о том, чтобы у него пробудилась природная чувствительность к хасса. Потом, опять же, как и всем новичкам (ну, почти), ему надоело ждать, когда это, наконец, произойдет, и он, опять же, как это случалось в девятьсот девяносто девяти случаях из тысячи, сделал себе первый узор, позволявший чувствовать хасса и управлять им на начальном уровне. Воодушевленный появившимися ощущениями и возможностями, Бродлер спустился на второй горизонт, а потом даже сунулся на третий. Не один, конечно, а с командой Клубня. И вот на третьем что-то произошло. Что именно — никто не знал, но после того, как у шлюза Клоссерга появился Угрюмый Той, волочивший на плечах впавшего в кому Бродлера, который тогда еще носил бродяжью кличку Груша, и сообщил, что они двое — все, что осталось от команды Клубня, Бродлер сильно изменился. Сначала он перестал соваться не только на третий, но и на второй горизонт, а немного погодя его стало очень сложно затянуть в рейд даже по первому. Большую часть времени Бродлер просто торчал в поселении, шляясь по барам и постепенно пропивая все, что накопил за не слишком долгую бродяжью карьеру. А когда креды закончились, понес в лавки оружие, снарягу и все остальное. То есть он как бы завис в пространстве, прекратив строить обычную карьеру большинства бродников: полгода-год на первом горизонте, ожидая, проявится ли или нет природная чувствительность к хасса. Затем разочарование, первый узор, после которого можно уже соваться на второй и, для особо рискованных, на третий горизонт. Затем еще года два-три на этих горизонтах, за которые можно полностью овладеть первым уровнем хасса и скопить денег на второй узор, с которым появляются ненулевые шансы попастись на четвертом, пятом и, при большой удаче, шестом горизонте.
Девяносто процентов бродников, которые сумели дожить до этого момента, на том и останавливалось. Ибо третий узор стоил совсем уж сумасшедшие деньги, а без него переходить на более низкие горизонты не имело никакого смысла. Ну а ниже десятого-одиннадцатого с узорами лезть было вообще глупо. Нет, по слухам, существовала возможность сделать себе четвертый узор, который давал возможность заполучившему его оперировать хасса на четвертом, а иногда даже на пятом уровне. Но тот стоил совсем уж запредельно. Хотя некоторые лаборатории транссистемных корпораций и исследовательские станции, висящие над Комом, и готовы были оплатить имплантацию четвертого узора почти любому, сумевшему добраться до третьего, но контракт при этом был составлен таким образом, что человек, согласившийся на подобную «благотворительность», на двадцать лет оказывался в настоящем рабстве. Да и, по слухам, четвертый узор, хоть и позволял оперировать хасса на соответствующем уровне, но при этом вызывал очень болезненные ощущения. Так что подавляющая часть бродников ограничивалась вторым узором и не стремилась к большему. На этом уровне бродник уже зарабатывал столько, что начинал себя чувствовать в Коме с относительным комфортом. Ему уже вполне хватало денег на постепенный апгрейд снаряжения и кое-какие немудрящие развлечения от посиделок в баре до даже посещения борделя. А большего многим было и не надо. Тем более, что шанс получить обратный билет из Кома им все равно не светил. Так и жили… пока Ком их не убивал. Ну да Ком — вещь жесткая и цену за свои сокровища требует немалую, причем не кредитными единицами, а единственной настоящей платой — кровью и жизнью…
Так вот, Бродлер перестал двигаться обычной дорожкой бродников, но и не уходил из бродников, окончательно оседая в поселении, как обычно поступали остальные неудачники либо те, кому надоело шляться по горизонтам, а так и ошивался по барам Клоссерга, практически не высовывая носа за периметр. Единственным периодом, когда он несколько оживлялся, были дни, когда сюда, в Клоссерг, спускалось свежее «мясо», то есть «снаружи» приходил очередной транспорт со свежезавербованными, и в их поселении появлялись новички, по тем или иным причинам захотевшие стать бродниками… ну или принужденные к этому выбору. Тогда он выпячивал грудь, надувал щеки и щедро делился с испуганным «мясом» своим «богатым опытом старого бродника», меняя его на выпивку и закуску. Более того, в первую декаду после прибытия «мяса» Бродлер мог даже выползти за пределы поселения и совершить короткую прогулку по его окрестностям во главе куцей сборной команды новичков, гордо именуя все это «рейдом». Естественно, не за бесплатно. Но это продолжалось максимум один саус. А потом до новичков постепенно доходило, что у «старого опытного бродника» трясутся руки и слезятся глаза, что в так называемом рейде они смогли раздобыть только несколько пуков травы, красная цена которой — одна кредитная единица, что этот «опытный ветеран» одет в такую же снарягу начального уровня, что и они, только совсем уж потрепанную, и вообще не имеет дальнобойного оружия. Поэтому Бродлеру опять переставали платить и наливать, и он снова впадал в некое полукоматозное состояние до прибытия следующего «мяса», торча в барах без гроша в кармане и перебиваясь случайным благоволением вернувшихся из рейда бродников. Вот и сейчас он дремотно мочил обвисшие усы в купленной какой-то доброй душой кружке пива и оживился лишь тогда, когда Андрей сообщил о финансовых результатах своего последнего рейда.
