Перед глазами проплыло большое разбитое корыто. Придерживая за спиной автомат, Вадим вылез наружу, лег на край колодца и тихо позвал:
— Мартышка, ты где? Лапу давай…
Сначала возникло недоброе предчувствие, затем жар ударил в голову: опасность! Тебя пока не видят, не зевай!.. Вадим остановился, сделал страшные глаза — мол, молчи, прибью. Валюша захлопнула открывшийся ротик, обернулась маленьким столбиком, окаменела… Они бродили по лишенным всяческой мебели помещениям, не подозревая о присутствии посторонних. Путались в обрывках проводов, обходили дыры в полу. Сквозь отпавшую штукатурку любовались на перекрытия из досок. Комнат было много, их рассекал центральный коридор, венчаемый в средней части широкой лестницей. Туда еще не ходили — и правильно делали: звуки доносились именно с лестницы! Спускалось «привидение», а то и не одно. Вадим бесшумно снял автомат — пальцем придержал антабку, чтобы не звякнула. Другой рукой показал Валюше за простенок в соседнюю комнату — испарись, мол. Пока она, как цапля, поднимая ноги, удалялась в указанном направлении, ушла уйма времени. Вадим сместился к дверному проему в коридор, сел на корточки. Пристроив автомат на колене, осторожно глянул за косяк — благо искрошенное в щепки дерево оставляло тучу просветов.
Спустились двое. Вадим затаил дыхание. Блуждая по закоулкам, он потерял ориентацию в пространстве — почему-то был уверен, что лестница расположена дальше. Оказалось — метрах в десяти. В глухой тишине могли услышать любой звук — соберется Валюша там, за стенкой, почесаться, и они услышат…
Первый направился было к выходу, однако зачем-то вернулся и побрел по коридору, путаясь в мотне, свисающей, как огромный курдюк. Вадим убрал голову из дверного проема, прислонился к стеночке. Мысленно он очертил прикладом дугу, метя в челюсть гостя — кромсая зубы и десны. Однако до «прикладства» не дошло. Человек остановился напротив, зашуршал мотней. Потекла струйка. Закончив дела, человек покряхтел, побрел обратно. Вадим, поколебавшись, высунулся снова.
Второй прикуривал, с неодобрением посматривая на часы.
— Пора. Эти проглоты уже завтрак съели.
— Успеем, — первый вынул сигарету, прикурил у второго, — куда спешить, Виталя? Пожрать не успеем — опять снарядят в облаву. Психует ихний босс — не ушли бы эти гаврики.
— Да куда они уйдут, не Карлсоны, — второй со смаком харкнул под ноги. — Зарылись где-нибудь под елочками, доходяги хреновы… Троих осталось отловить — двух мужиков и девочку-ромашку. На хрена ему эта девочка — я вообще не втыкаюсь. Да и мужика, того, что с автоматом, моя бы воля — в расход без базара. Уж больно шустрый. Четверых за ночь выбил, с-сука… Антипов, ты чего там, вконец обделался? Давай резче, труба зовет!
— Да иду я… — опять заскрипела лестница, спускался третий — судя по шагам, «засранец» был грузным.
Вадим прислонился к косяку. Как и водится, запершило в носу, зачесалось во всех местах — от темечка до пяток. Но это еще цветочки! Из проема напротив беззвучно появилась Валюша — та еще картинка. Глаза, как юбилейные десятирублевки, от страха — всеми цветами спектра, и руками энергично дубасит по воздуху, намекая, что недалек тот день, когда она чихнет, и процесс уже не остановить! Позабыв о своих желаниях, Вадим на носках метнулся к девчонке, прижал ее головку к животу, закрыл полами куртки — пусть чихает на здоровье. По крайней мере глухо… В живот пихнуло. Действительно глухо. Все равно громко! На их счастье, трое уже сходили с крыльца. Идущий позади — расхристанный толстяк — активно жестикулировал. Вояки, называется. Парни в камуфляже, сопровождавшие господина в джипе, производили более устрашающее впечатление. Очевидно, разные ведомства. А в этих, кроме болтающихся за спинами АК-74, ничего опасного. Штаны не по размеру, на ногах обросшая зеленью кирза. Бушлаты надеты небрежно — а манера носить одежду говорит о многом. На головах кепочки с меховой подкладкой — своего рода треухи. Небриты, нестираны. Не сказать, правда, что заморыши. Да и возраст самый бойцовский — лет по тридцать.
Продравшись через сорняки, троица потопталась у дровяной груды. Один навестил «банно-прачечное» хозяйство, другой забрался в сарай, а выбрался почему-то из соседнего и долго потешался за спинами «однополчан», ожидавших его появления вовсе не оттуда. Переругиваясь, медленно потянулись со двора.
— В коридор, Валюш, и на цыпочках, — бросил Вадим.
— Да я с тобой уже все цыпочки поломала, — огрызнулась девчонка.
Повторения визита можно было не бояться. По крайней мере, в ближайшие часы. В сливном желобе, забитом глиной, обнаружились остатки дождевой воды. Разделили по-братски: недопитое Валюшей допил Вадим. Исследовав сарай, он нашел просторный сухой погреб. Действительно, из него вели две двери — одна непосредственно наверх, другая земляным коридором в соседнее строение. Думать о причинах столь загадочной «архитектуры» не хотелось — в погребе не дуло, стены были обшиты самолетным дюралем, и очень ненавязчиво пахло химией. Вряд ли двадцать лет назад здесь хранили удобрения — вроде не совхоз. Но какие-то химикалии — очевидно. Вадим развел компактный костер на полу погреба — в дровяной груде у крыльца нашлись сухие доски. Если не жечь больше одной доски одновременно, решил Вадим, то обильного дыма не будет. Пусть уходит через люк. А там просочится через дырявые стены — и в «страхосферу». Со стороны незаметно. Валюша уснула почти мгновенно, свернувшись в клубочек, а он сидел и смотрел на огонь. Сигареты давно кончились, еда — не начиналась. Валюша слабела на глазах — третий день от сотворения гадости явно ее добивал. Даже думать не хотелось, в каком состоянии ребенок проснется. Кольцов сам слабел — он понимал это и пугался. Проживут они в бегах еще один день, без еды, на холоде — последствия для организмов будут самые плачевные. Особенно для детского.
Кольцов уснул. А когда проснулся, бросился раздувать тлеющую головню. С той минуты не смыкал глаз — сидел в раздумьях на гнилой доске. Иногда выходил на улицу — за очередной порцией топлива. День тянулся резиновой загогулиной, а Вадим уже и не спешил. Уходить из сарая он не планировал. Устыдился возникшего желания сдаться в плен, но ненадолго. Когда-нибудь придется, как бы гадко ни звучало. В итоге он заключил сделку с совестью — никуда не ходить, сидеть у костра и греться. Кому надо — сами придут и заберут, он не будет ссылаться на права человека.
И вновь становилось обидно. Не хотелось в плен. Воспаленная фантазия рисовала сцены побега: замкнуть контакты в сети периметра, залечь где-нибудь за складкой местности и снайперскими очередями положить «тревожную» группу. Убивать он умеет. А то и хлеще: добраться по сетке до пропускного пункта, перебить посты, ворваться в караулку (или что там у них?) и с воплями «Аллах акбар!» завершить дело… И плевать, что злодеи схватили товарищей по несчастью, на дворе ночь, до ближайшего жилья верст сто, а Валюша в трех шагах от простуды, в двух от истерики и в одном — чтобы вообще свалиться замертво! На всё плевать. Даже на то, что, добравшись до дому, он в первый же день будет схвачен и торжественно препровожден обратно…
Валюша дрыхла без задних ног. Он впервые видел человека, готового проспать всю жизнь. Она смешно сопела, курносый носик потешно морщился, губки чмокали и дрожали в какой-то робкой улыбке. Вадим покрутил головой, пытаясь избавиться от наваждения. Эта девочка напоминала Надю — единственную жену, которую он бросил, хотя мог этого и не делать, поскольку любил ее, и даже по прошествии нескольких лет продолжал любить, не в силах совладать с собой. Не Гали ему снились и не Вали… Упрямая, настырная, ранимая, сознательно грубая, с зелеными озерами глаз и подчеркнуто вздернутым носом…
