– И царит, – пробормотал Эрнст тихо, но Пьеро все равно услышал. – Когда его нет.
– А давно вы тут живете? – поинтересовался Пьеро, поворачиваясь к тете.
– Ну, когда я только приехала, мне было тридцать четыре, значит… уже чуть больше двух лет.
Пьеро внимательно на нее посмотрел. Она, безусловно, была весьма хороша собой. Длинные рыжие локоны, чуть завивающиеся над плечами, и бледная, удивительно чистая кожа.
– Так вам тридцать шесть? – помолчав секунду, вычислил Пьеро. – Значит, вы уже старая!
Беатрис громко ахнула и тут же расхохоталась.
– Пьеро, нам с тобой надо будет кое о чем потолковать, – сказал Эрнст. – Если ты хочешь когда-нибудь обзавестись подружкой, то научись обращаться с женщинами. Нельзя говорить, что они старые. Всегда называй возраст лет на пять меньше, чем тебе кажется.
– Не нужна мне никакая подружка, – поспешно заявил Пьеро, в панике от самой этой идеи.
– Это ты сейчас так думаешь. А посмотрим, что скажешь лет через пять.
Пьеро всем видом показал, что такое попросту невозможно. Он вспомнил Аншеля, который сошел с ума из-за новенькой девочки в классе, писал ей рассказы, подкладывал в парту цветы. Пьеро пробовал провести с другом серьезную беседу, но без всякого толку: Аншель потерял голову. Все это, с точки зрения Пьеро, было до ужаса нелепо.
– А вам, Эрнст, сколько лет? – Пьеро, чтобы лучше видеть шофера, просунулся между передними сиденьями.
– Двадцать семь, – глянув через плечо, ответил Эрнст. – Знаю, в это трудно поверить. На вид я совсем еще юн и зелен.
– Смотри на дорогу, Эрнст, – тихо произнесла тетя Беатрис, но в ее голосе угадывалась улыбка. – А ты, Пьеро, сядь нормально, потому что так опасно. Вот наедем на кочку…
– Вы собираетесь жениться на Герте? – не слушая, продолжил допрос Пьеро.
– На Герте? Какой Герте?
– Служанке.
– Герте Тайссен? – Эрнст аж привзвизгнул от ужаса. – Святое небо, нет конечно. С чего ты взял?
– Она сказала, что вы красивый, веселый и заботливый.
Беатрис прыснула и прикрыла рот ладонью.
– А может, это правда, Эрнст? – поддразнивая, спросила она. – Наша нежная Герта в вас влюблена?
Эрнст пожал плечами:
– А в меня все женщины влюбляются. Таков мой крест. Только взглянут на меня – и готово дело, пропали навеки. – Он щелкнул пальцами. – Нелегко, знаете ли, быть таким красавцем.
– Да, и таким скромником, – добавила Беатрис.
– Может, ей нравится ваша форма, – предположил Пьеро.
– Всякой девушке нравится мужчина в форме, – согласился Эрнст.
– Всякой девушке, вероятно, – заметила Беатрис. – Но не всякая форма.
– А ты знаешь, зачем люди носят форму, а, Пьеро? – продолжал шофер.
Мальчик помотал головой.
– Затем, что человеку в форме кажется, будто ему все дозволено.
– Эрнст, – тихо сказала Беатрис.
– И что он волен поступать с людьми так, как никогда не посмел бы в обычной одежде. Лычки, шинели, высокие сапоги – все это дает право проявлять жестокость без всякого зазрения совести.
– Эрнст, хватит, – потребовала Беатрис.
– По-твоему, я не прав?
– Тебе прекрасно известно мое мнение. Но сейчас не время для подобных бесед.
Эрнст промолчал и дальше ехал не раскрывая рта, а Пьеро обдумывал его слова и пытался найти в них смысл. Он вообще-то был не согласен. Форма – это красиво, он и сам бы против формы совершенно не возражал.
– А тут есть дети, с кем можно играть? – спросил он чуть погодя.
– К сожалению, нет, – ответила Беатрис. – В городе – да, там детей много. И ты, конечно же, скоро пойдешь в школу и обязательно заведешь друзей.
– А они смогут приезжать ко мне на гору?
– Нет, вряд ли хозяин будет доволен.
– Нам, Пьеро, надо теперь стоять друг за друга, – снова подал голос Эрнст. – Мне в доме давно не хватало еще одного мужика. А то, знаешь, эти женщины помыкают мной как хотят.
– Но вы ведь старый, – ответил Пьеро.
– Ну, не так чтобы очень.
– Двадцать семь – это древность.
– Если это древность, что же ты скажешь обо мне? – поинтересовалась Беатрис.
Пьеро на пару секунд задумался.
– А вы доисторическая. – Он захихикал, и Беатрис тоже засмеялась.
– О боже, юный Пьеро, – вздохнул Эрнст, – ничего-то ты не смыслишь в дамах.
– А в Париже у тебя было много друзей? – спросила Беатрис.
Пьеро кивнул:
– Порядочно. И еще один смертельный враг, который называл меня Козявкой за то, что я маленький.
– Ты вырастешь, – пообещала Беатрис, а Эрнст сказал:
– Гадов везде хватает.
– А мой самый лучший друг – Аншель. Он жил в квартире под нами. По нему я больше всего скучаю. У него сейчас моя собака, Д’Артаньян, потому что в приют с собаками не пускают. Когда мама умерла, я жил у Аншеля, но его мама не захотела, чтобы я там оставался.
– Почему? – спросил Эрнст.
Пьеро хотел было пересказать подслушанный им кухонный разговор мадам Бронштейн и ее подруги, но передумал. Он не мог забыть, как разозлилась мама Аншеля, увидев на нем ермолку сына, и как она не хотела брать его в храм.
– Мы с Аншелем почти всегда были вместе, – сказал он, словно бы не услышав вопрос Эрнста. – Ну, то есть, если только он не писал свои рассказы.
– Рассказы? – удивился Эрнст.
– Он хочет стать писателем, когда вырастет.
Беатрис еле заметно улыбнулась.
– И ты тоже? – спросила она.
– Нет, – ответил Пьеро. – Я несколько раз пробовал, но у меня получалась белиберда. Но зато я много выдумывал и рассказывал всякое смешное про школу, а Аншель потом уходил на часок и возвращался уже с рассказом. И он всегда говорил: хоть это я написал, но это все равно твоя история.
Беатрис задумчиво побарабанила пальцами по кожаному сиденью.
– Аншель… – проговорила она. – Конечно! Это же его мама написала мне и сообщила, где тебя искать. Напомни, Пьеро, как фамилия твоего друга?
– Бронштейн.
– Аншель Бронштейн. Ясно.
И снова Пьеро заметил, как взгляды Эрнста и тети мимолетно пересеклись в зеркале, но на этот раз шофер, посерьезнев, коротко мотнул головой.
– Мне здесь будет скучно, – с убитым видом констатировал Пьеро.
– Здесь и кроме школы всегда есть чем заняться, – успокоила Беатрис. – Уверена, что и тебе найдется работа.
