— Тогда можешь лечь на бабушкиной софе, — разрешила дочь.
— Лара и правда Регистратура, — сказал Валечка, когда они наконец-то сидели в кухне вдвоём. Вера успела переодеться, закинув злосчастное платье в дальний угол гардероба. Теперь она была в простой серой футболке и джинсах, волосы собрала в хвост — хуже не придумаешь. Какая теперь разница.
— Вера, — Валечка так произнёс её имя, что стало совершенно ясно, какие слова последуют за ним. В принципе можно было ничего и не говорить — ограничиться одним этим обращением. Но он говорил — и при этом держал Стенину за руки и гладил их, как будто уговаривая маленькую девочку не спорить и быть послушной. — Всё равно у нас ничего не получится. Я никогда не женюсь, а эти наши встречи — грех. Большую беду на тебя навлекаю.
Он говорил это, но смотрел на Веру таким взглядом, который начисто опровергал каждое слово. Взгляд его был — любовь.
— Да ты же любишь меня! — воскликнула Вера.
— Стенина, где ты?
Держась за стены, в кухню шла пьяная Копипаста.
— Я долго спала?
— Может, час.
— Ты нас не познакомишь?
Она протянула Валечке руку — привычка, подсмотренная в Париже.
— Вы знакомы, и он даже был твоим мужем.
Юлька отдёрнула руку:
— Валентин? Тебя вообще не узнать! Вот что крест животворящий делает…
— Не богохульствуй, — попросил Валечка.
— Да я в хорошем смысле! Стенина, а можно мне кофе?
— Нельзя. Воды попей, вон кувшин стоит.
— Верка у нас строгая! — сказала Юлька. Она всё никак не могла осознать, что происходит.
— А почему ты у Стениной сидишь? — осенило её наконец.
— Лучше расскажи, почему ты напилась до такого состояния, — напустилась на неё Вера, — да ещё при детях?
— У меня кризис, — сказала Юлька и вдруг зарыдала. Слёзы потекли у неё из глаз сразу во все стороны — Вера так не умела, она плакала очень редко, и как правило, над грустными фильмами про собак. А Юлька всегда рыдала с удовольствием, но такого водопада на Вериной памяти не было. Даже в Лувре, когда Копипаста оплакивала Джоконду, всё выглядело куда приличнее.
Валечка подпрыгнул на месте, ударившись головой о полку, которая висела прямо над ним. Ударился, судя по звуку, изрядно, но не позволил себе даже ахнуть. Выдержка у него была, как у сыра «конте» — исключительная. Уж Вера-то это знала как никто другой.
Она бросила Юльке полотенце, та спрятала в него заплаканное лицо и тут же отбросила в сторону:
— Фу, котлетами пахнет!
— Извини, пожалуйста!
— Так что случилось, Юля? — спросил Валечка. — Какой у тебя кризис?
— Жанра! И жизни! И возраста! Я старая и некрасивая!
— Всё это чушь, — мягко сказала Стенина. — Ты очень красивая и молодая, все тебе завидуют, правда! Посмотри — у тебя джинсы размера «икс эс», а я с трудом влезаю в «эмку». Я бы хоть сейчас с тобой поменялась.
— Верка, ты такая хорошая! — всхлипнула Копипаста. — Ты мой лучший и единственный друг!
И тут же скосила глаза на Валечку — где его слова утешения, почему замешкался?
— Отлично выглядишь, — скупо признал он.
Вера с трудом увела Юльку спать, сидела с ней целый час — гладила по голове, как Евгению или Лару, говорила ей «ч-ч-ч», как малышке. Когда подруга наконец заснула, Вера на цыпочках вышла из комнаты. Ни Валечки, ни его часов с раскинутыми ремешками на кухне не было.
Как не было их ни в ванной, ни в детской, ни в пустой тёмной гостиной.
Глава двадцать восьмая
Если похвалите — я не поверю.
Если скажете правду, мне будет больно.
Лучше давайте-ка разойдёмся.
Тэффи
Пошёл снег, да сразу так густо, будто в кино.
Серёжа сказал:
— Я в такую погоду всегда думаю: Бог хочет засыпать весь мир снегом. Чтобы людей не было видно — вообще.
Лара отозвалась с заднего сиденья:
— Это как кошки закапывают экскременты, да? Или как собаки — косточку?
— Кошки здесь больше подходят.
— Кошки всегда больше подходят, — согласилась дочь. — Но мама их не любит.
Серёжу ошпарило этими словами:
— Верочка! А как же?..
— Я не любила их до встречи с Песенкой, — сказала Вера. — Он навсегда изменил моё отношение к кошкам. Вы, Серёжа, лучше на дорогу смотрите, а то поворот проскочите. Хотелось бы доехать, с третьего-то раза.
— А что за песенка? — заинтересовалась Лара.
— Это мой кот. Сейчас покажу фотографию.
— Не вздумайте! — возмутилась Вера. — Хватит с меня одной аварии. Потом и покажете, и расскажете. А пока давайте музыку послушаем.
Серёжа обиженно включил радио. Двое ведущих в шутку препирались на тему женской дружбы: у девушки был хриплый, хорошо прокуренный голос, а у мужчины — пискливый и резкий:
— И все-таки, Наталья, я не верю в то, что женщины могут дружить. Как только между ними встанет мужчина, тут и песенке конец! — Бедный Серёжа дернулся, услышав страшный прогноз.
— Нет, Макс, мне, как женщине, виднее, — убедительно хрипела радио-Наталья. — Вот у меня, например, много подруг, и наши отношения длятся годами! А ещё у нас с тобой звонок. Слушаю вас!
— Здравствуйте!
— Здравствуйте! Представьтесь, пожалуйста.
Радиослушатель отключился.
— Преставился, — пошутила Вера, но никто не засмеялся. Серёжа выключил радио и спросил:
— А лично вы сами, Верочка, как относитесь к женской дружбе?
— Мама дружит с тётей Юлей уже сто пятьдесят лет, — подала голос Лара. — И они никогда не ссорились, правда, мам?
…Вера проснулась оттого, что кто-то грузно сел рядом — странно, что худенькая Юлька так продавила диван. От неё плохо пахло, на лице лежали зелёные тени — как будто нарисованные Матиссом.
— Верка, а как это всё вышло, с Валентином?
Отмалчиваться было бесполезно — выпытает все подробности, на то и журналист. Проще самой рассказать, по минимуму углубляясь в тему.
— Он у Сарматова работает, охранником.
— Валентин?! — Юлька засмеялась.
— Он очень изменился.
— Я не поняла, — нахмурилась Копипаста, — у вас с ним что, роман?
— Юля! — громко и неискренне сказала Стенина. — Попей водички, у тебя обезвоживание.
— Меня это не касается, — сказала Юлька, слезая с дивана. — Роман так роман, не хватало из-за Валентина ругаться.
