— Возможно, но не обязательно, — ответил доктор. — Надо смотреть.
— Я «Скорую» хочу вызвать, — неуверенно сказала дочь. — Но вначале решила тебе позвонить. Вызывать или нет?
— Считай, что она уже едет, — вздохнула Вера. — Серёж, на следующем сворачивайте — заскочим ко мне домой, ладно?
— А как же аэропорт? — удивился Серёжа.
Вера промолчала. Сложно выбирать между детьми, но у Стениной всегда был при себе советчик. Крупный специалист! Мышь полагала, что с Евгенией всё будет в порядке, а вот аппендицит шуток не жалует. К тому же в машине — врач. Ничего, что после долгого дежурства и уставший — видно же, до смерти рад помочь. Грех не воспользоваться. «Случайностей не бывает», — заметила мышь.
Тамарочка мчалась на юго-запад.
— Район пупка — рядом с универсамом «Звёздный», — уточнила Вера и снова уткнулась в окно — как будто именно там, как в телевизоре, показывали её историю.
…— Сарматов да Сарматов! — сердилась Юлька. — Ты ещё какие-то слова знаешь?
Её вполне понятно раздражало Верино счастье, которое всячески норовило просочиться наружу — словно парное мясо, сложенное в бумажный пакет. Ничего ещё не произошло — после ночёвки на Ботанике Сарматов проявлялся лишь однажды, по телефону. И говорил таким тоном, какой обычно используют в молчаливой толпе. Но Вера была счастлива уже хотя бы тем, что недавно выяснила — оказывается, Сарматов, если не давать ему бриться и стричься долгое время, станет похож на автопортрет Дюрера. У него было такое же точно удивлённое лицо, слегка припухшие губы — и чуткие, нервные руки.
Юлька не хотела слушать про Сарматова и его руки — всё никак не могла освободиться от Джона.
— Ну когда уже перестанет болеть? — пытала она Стенину.
— Года через два, — сказала Вера. И вздохнула, вспомнив Геру, — точнее, не позабыв о нём в очередной раз. Ей, вопреки опыту поколений, становилось не легче, а больнее с каждым годом.
Юлька страдала — и это ей не шло. Точно так же ей никогда не шли женственные платья в цветочек — они почти всем к лицу, но Юлька была в них похожа на уборщицу.
— Зи-ин! — верещала Юлька, глядя на себя в зеркало примерочной, пока Стенина практически лежала на полу, обессилев от хохота. — Мне швабру и ведро!
На них гневно косилась продавщица, а потом платье примеряла Стенина — и те же самые цветочки выглядели на ней благороднейшим образом.
Страдание как будто выжало из Юльки всю её яркую красоту — досуха. Бледная, отёчная (ещё одно дивное словечко старшей Стениной), с вечно прикушенной губой, Юлька меньше всего подходила на роль объекта зависти — и Вера жалела её в те дни и пыталась укрыть своё счастье, но оно упрямо лезло в глаза, летало в воздухе, звенело в голосе.
Евгения тотчас заметила, как изменилась вдруг тётя Вера Стенина. Она и раньше без конца пыталась Веру трогать, обнимать, брала за руку, целовала, куда придётся, (в основном приходилось — в бок).
— Это вообще-то моя мама, — сердилась Лара. — Иди свою целуй!
После этих слов бедняжка Евгения принялась ластиться к Вере тайно, пока Лара не видела — Стенина терпеливо сносила все эти восторги. Лара же, хоть и ревновала, но сама вовсе не спешила обниматься с мамой — она рано стала брезгливой к любым телесным проявлениям. Не могла ходить за руку или в обнимку (и этим походила на Веру), не любила, когда её целовали при встрече.
Новая, счастливая тётя Вера нравилась Евгении ещё сильнее — стоило присесть на минутку, как девочка уже была рядом, прижимаясь то с одного, то с другого боку.
— Если бы ты была парнем, — призналась однажды Евгения, — я бы в тебя влюбилась.
И тут же покраснела так, будто ей впрыснули под кожу краску.
Вера и вправду похорошела — ровно настолько, насколько подурнела Копипаста. Может, им был отведён один счёт на двоих и всё, что убывало от Юльки, переходило к Вере? (В принципе, это было бы очень удобно. Всегда можно договориться и перетерпеть сложный период — при условии, что за ним обязательно последует счастливый.)
Похорошевшая Стенина много раз высматривала знакомый силуэт у входа — и однажды увидела, задохнувшись от радости: Сарматов шёл прямо навстречу, поедая мороженое.
— Холодно ведь, — удивилась Вера, но Сарматов объяснил, что любит есть мороженое на холоде. И ещё объяснил, что был в командировке, поэтому не появлялся целую неделю.
— Позвонить тоже не мог?
— Я звонил, — заявил Сарматов. — То занято, то длинные гудки. А потом трубку взяла девочка и сразу же бросила.
«Вполне могло быть», — решила Вера. Спросила, куда он ездил.
— В Москву, куда же ещё?
— Ну не знаю. Скоро, говорят, будет летать прямой рейс до Парижа.
Сарматов посмотрел на Веру с интересом. Честно сказать, без интереса он на неё никогда не смотрел — вот поэтому Стенина и чувствовала себя теперь такой счастливой и значимой.
— Ты понравилась Славяну, — сказал Сарматов. — Он говорит, ты ему напоминаешь о чём-то приятном.
— Конечно! Что может быть приятнее молодости?
— Не понял. Вы были знакомы?
— Да, в одной компании пребывали. Знаешь такого художника, Вадима Ф.?
Сарматов поспешно дожевал вафельный стаканчик.
— Тот самый Вадим, чью картину ты пыталась стибрить с выставки? Слушай, я только что понял — Славян раз сто мне про него рассказывал, но, видимо, я его не очень внимательно слушал. Теперь ясно. Твой Вадим и злой гений Славяна — одно лицо.
— Злой гений? — переспросила Вера.
— Ну да. Злой, потому что Славяна мучает зависть, а гений — потому что он и правда гений.
— Когда-то давно Вадим написал мой портрет, — сказала Вера. — Подарил, а потом забрал, и я просто хотела восстановить справедливость.
— Её все всегда хотят восстановить, — заметил Сарматов. — Вот Славян, например, считает, что это несправедливо — столько успеха одному человеку. Он считает, ему не везёт, но ты же видела…
— Безнадёжен, — вздохнула Вера.
— Да, но при этом утверждает, что Вадиму просто повезло, а против него, горемыки, ополчилась удача.
— Как ты думаешь, — поинтересовалась Вера, — он завидует именно успехам — деньгам, признанию, славе? Или тому, что у Вадима такие классные картины, что их украсть хочется?
Сарматов долго молчал. Они успели дойти до остановки, троллейбус гудел, подъезжая.
— Я думаю, он завидует всему разом, — сказал Сарматов, наконец. — Как насчёт того, чтобы пойти ко мне в гости? Для разнообразия.
Вера с трудом удерживала радость — она рвала поводок, как мощный пёс, учуявший кошку.
— Расстегайчики купила? — поинтересовался Сарматов, забирая у Веры сумку.
— Сегодня пирожки с картошкой, для девочек!
