– Интересно, интересно! – пробормотала Громова и сделала в своих бумагах какую-то пометку. – Сколько, говорите, лет вы прожили с женой?
– Пять… пять с половиной… – проговорил Тарханов после секундного раздумья.
– Вы считаете – это много? – На лице Громовой появилось удивление.
– Я не понимаю – вы что, пригласили меня для того, чтобы обсуждать мои семейные отношения?
– Ваша жена убита! – проскрежетала следователь, сняв очки и обдав посетителя холодом. – И я буду выяснять все, что сочту нужным, чтобы найти ее убийцу!
– Извините, – стушевался Борис. – Я не совсем верно выразился… разумеется, я тоже хочу, чтобы убийца был найден… но вы понимаете, что у меня не было никакого мотива…
– Как раз мотив у вас был, – негромко ответила Громова и снова уставилась в свои бумаги.
Она молчала, перебирая записи, и Тарханов нервничал все больше и больше. Когда тишина стала невыносимой, он наконец прервал ее, проговорив:
– Какой?
Громова подняла на него удивленный взгляд, как будто забыла о его присутствии в своем кабинете.
– Что – какой?
– Вы сказали, что у меня был мотив… что вы имели в виду?
– Ах, мотив! – протянула Анна Николаевна и потянулась, как кошка, изловившая особенно крупную мышь. – Мотив найдется, стоит только как следует поискать. А уж я поищу, можете не сомневаться! – Она сняла очки и наградила Тарханова многообещающим взглядом.
Шурочка спиной открыла дверь и попыталась выйти в коридор. Руки у нее были заняты подносом с грязной посудой. Как обычно, никто из журналистов, операторов и прочих сотрудников студии, каждые пять минут требовавших от нее кофе, не удосужился вымыть свою чашку, и эта почетная миссия снова досталась ей.
Придерживая дверь плечом, Шурочка попыталась развернуться, и тут на нее кто-то налетел. Она взвизгнула, поднос накренился, пирамида грязных чашек поползла к его краю… Шурочка уже предчувствовала, как все это великолепие рассыпается по полу грудой осколков, но тот человек, с которым она столкнулась, неожиданно ловко перехватил поднос и привел его в устойчивое положение. Шурочка облегченно вздохнула и подняла на своего спасителя глаза.
Это был маленький толстый розовощекий человечек в круглых металлических очках, с выражением мягкого укора на лице.
– Что же вы так много посуды нагрузили? – спросил он Шурочку, придерживая дверь.
– А вам-то что? – неожиданно для самой себя огрызнулась вежливая Шурочка. – И вообще, что вы тут делаете? Вас на ток-шоу к Яблокову пригласили? Так это в четвертой студии, налево по коридору…
– Я не к Яблокову, я к вам! – кротко ответил толстяк. – Давайте мы этот поднос куда-нибудь поставим, а то мне на него страшно смотреть…
– Ко мне? – недоуменно переспросила Шурочка. – Вы ничего не перепутали?
Она была личностью настолько незаметной и незначительной, что сослуживцы вспоминали о ней только в двух случаях: когда хотели кофе или когда нужно было кого-то послать в другой конец города с мелким и неприятным поручением. Поэтому сама мысль, что кто-то, пусть даже такой неказистый человечек, пришел именно к ней, показалась ей совершенно удивительной.
– Нет, Шурочка, я ничего не перепутал, – и толстяк показал ей служебное удостоверение.
– Ломтиков Георгий Михайлович, – прочитала Шурочка.
Фамилия Ломтиков очень подходила ее новому знакомому.
– И чего вы от меня хотите, Георгий Михайлович? – испуганно осведомилась девушка.
– Георгий Михайлович – это очень длинно… можно просто – Гоша.
Он поставил поднос на свободный стол и повернулся к секретарше:
– Вы ведь хорошо знали Елену Андреевну Серебровскую?
При упоминании покойной Шурочкины глаза немедленно наполнились слезами. Она хлюпнула носом, достала кружевной платочек и уткнулась в него.
– Она быва такая свавная… – прогундосила девушка, собираясь со вкусом разрыдаться.
– Не плакать! – неожиданно резко прикрикнул на нее Ломтиков.
Он совершенно не выносил женских слез и довольно давно сделал важное открытие: если женщина собирается заплакать, ни в коем случае не нужно проявлять мягкость и чуткость, это только укрепит ее в намерении. Ведь так приятно поплакать на плече у заботливого, внимательного человека! Вот если проявить неожиданную строгость и решительность, то можно избежать потока слез.
И действительно, Шурочка удивилась и раздумала плакать. Вместо этого она вытерла глаза и вполне членораздельно повторила:
– Она была такая славная! И посуду сама мыла… иногда. И вообще… она меня замечала!
Шурочка снова шмыгнула носом, и Ломтиков поспешил поменять направление ее мыслей:
– А правда, что в день убийства ее вызывали на ковер к начальнику и ей от него здорово досталось?
– Я… я ничего не знаю… – забормотала Шурочка, опасливо оглянувшись на дверь. – Я ведь просто секретарша…
– Вы очень толковая и наблюдательная девушка! – польстил ей Гоша. – И вообще – секретарши… то есть офис-менеджеры, знают всегда больше всех!
– Ну да… Михалыч… то есть Игорь Михайлович, ее в тот день вызывал… – неохотно призналась Шурочка. – Он был очень не в духе… говорят, даже грозился уволить…
– Вот как! – Гоша заметно оживился. – А за что – вы случайно не знаете?
– Это все из-за Поздняковой! – выпалила Шурочка и только тогда спохватилась, что сболтнула лишнее. Но слово – не воробей, и Гоша моментально в нее вцепился.
– Из-за Ольги Васильевны Поздняковой? – уточнил он, придвинувшись к Шурочке и взяв ее за руку.
– Я… я ничего не знаю… – забормотала девушка, пряча глаза и снова собираясь зарыдать.
– Не плакать! – опять прикрикнул на нее Ломтиков. – Мы уже выяснили, что вы – очень информированная девушка и охотно помогаете следствию. И еще – вы хорошо относились к покойной Серебровской и хотите, чтобы ее убийцу поймали. А значит – вы должны рассказать мне все, что знаете…
– Но Михалыч меня растерзает! – испуганно пропищала Шурочка. – Он меня сотрет в порошок!
– Не позволим! – успокоил ее Ломтиков. – Не беспокойтесь, мы никому не дадим вас в обиду! Содействие следствию – долг каждого гражданина, и если ваш Михалыч попытается оказывать на вас давление – только скажите мне…
В голосе Ломтикова прозвучала угроза, и Шурочка поняла, что этот невысокий толстенький человечек вовсе не так робок и безобиден, как кажется.
– Лена… Серебровская делала передачу про Позднякову, – начала Шурочка. – Один выпуск уже дали в эфир, но у нее были материалы на целый цикл передач… она провела журналистское расследование и говорила, что там – настоящая бомба… но Михалычу кто-то позвонил, он, видно, перепугался и распорядился всю эту серию прекратить, а Лену решил сделать крайней… то есть все свалить на нее…
