Я двинулся влево, обходя струхнувшего героя так, чтобы тот развернулся спиной к своему бездыханному товарищу, и, выбрав момент, резко шагнул вперёд.
Пытающийся спасти себя организм отпрянул и споткнулся об организм, которому это не удалось. Нож выскользнул из руки, ноги отчаянно замесили грязь в попытке разорвать быстро сокращающуюся дистанцию между беззащитным телом и светящейся в темноте сталью кинжала.
– Всё, хорош-хорош, – затараторил авторитет, продолжая сучить ногами и ёрзать жопой по грязи.
– Вставай, – поднял я его, подцепив жалом клинка за ноздрю.
– Не надо! Я всё расскажу!
– А есть что рассказать?
– Мужик, у меня к тебе тёрок нету. Нам заплатили.
– Продолжай, – припёр я словоохотливого бандита к забору.
– Какой-то стрелок, залётный. Раньше его тут не видел. Подрулил к нам, говорит, мол, работа имеется.
– Дальше.
– А не убьёшь?
– Ты ведь всё ещё жив.
– Э-э… короче, говорит, надо гаврика одного уработать. Высокий, говорит, худой, в капюшоне всегда, и глаза, говорит, жёлтые, будто у собаки. Так и сказал.
– Опиши его.
– Ну, это… наёмник он, сразу видать. Ростом с тебя будет, крепкий такой, рожа кирпичом. Серьёзный мужик. Мне с ним спорить не захотелось. Да и деньги он хорошие пообещал.
– Сколько вас?
– А? Банда-то? С дюжину будет… Было с дюжину, – глянул он на почившего соратника. – Не убивай, братан. Я сейчас же отбой дам на все посты.
– Дашь. Но перед этим мы кое-что сделаем. Хватай-ка своего покойника и тащи вон туда, – указал я на развалины в сотне метров. – Да поживее. А то не ровён час подельник твой калечный с подкреплением прискачет.
Воспылавший рвением авторитет без лишних слов взвалил труп на плечи и трусцой поспешил к означенной цели.
– Сюда бросай, – указал я в угол.
– Ага, – свалил он тело на груду битого кирпича. – Ну, всё? Я пойду?
– Не так быстро. Какие доказательства моей смерти хочет заказчик?
– Голову, – развёл авторитет руками.
– Обрей его, – бросил я своему душегубу засапожник.
– Зачем?
– А сам-то как думаешь? – я снял капюшон. – Чтобы похоже было. И аккуратнее, мне не нужны порезы.
– Понял-понял, – оживился авторитет, смекнув, что шансы на продолжение его аморального существования резко пошли вверх. – Ща всё будет.
– Что за банда-то у вас?
– А? – отвлёкся он на секунду от устранения сальных патл с мёртвой головы. – Содовыми зовёмся. Крышуем тут неподалёку пару кабаков и ночлежку. Не бог весть что, но с голоду не пухнем.
– Ночлежку, говоришь? Там с Ткачом повстречался?
– С кем?
– Твой заказчик.
– А, это да. Мы как раз одного ухаря метелели, на шару переночевать решившего. Ну, и приметил он нас, Ткач этот.
– Всё ещё там живёт?
– Не знаю. Мы забились в кабаке повстречаться, после того, как… ну, ты понял.
– Что за кабак?
– «Самоцвет». Это возле Белого моря.
– Ткач там регулярно столуется?
– Должно быть. На восемь вечера назначил. А может, и подошлёт кого. Я бы так и сделал, чтобы не светиться. И с ночлежки бы съехал сразу.
– Дружище, а ты умнее, чем мне представлялось изначально.
– Я уже гнил бы в земле, будь по-другому, – усмехнулся он.
– Без сомнения.
– Ну вот, – протянул мне новоиспечённый цирюльник вперёд рукоятью засапожный нож, – готово дело.
– Хорошо, – оценил я гладко выбритую голову-доказательство. – Теперь возьми его кастет и сделай на месте лица кашу. Я хочу, чтобы кости были вмяты внутрь, а глаза порваны. Всё понятно?
– Да, – неуверенно кивнул мой перевербованный агент и, глянув на меня, добавил решительнее: – Всё понял.
Вооружённый кастетом кулак завис над мёртвым лицом и резко опустился. Сломанный нос влажно хрустнул. Следующий удар раскрошил зубы. Верхняя челюсть треснула и ввалилась под третьим. Четвёртый – раздробил скулу. Удары сыпались всё чаще и чаще, ломая кости лица, сдирая кожу и мясо. Наконец мой помощник с чавканьем вынул кулак из кровавого месива и стряхнул ошмётки.
– Вроде готово, – прохрипел он, утирая взмокший и забрызганный кровью лоб.
– Дьявол. Да ты настоящий художник. Не будь я уверен, что жив, всплакнул бы на собственных похоронах. Теперь отрежь её, – бросил я «художнику» «НР-2».
– Бля…
– Нехорошо?
– Что-то на желудке тяжко.
– Тебе недостаёт практики. Режь. Сильнее надавливай, ну же. Это не яблочный пирог. Тут пилой пройдись. Ниже бери, в позвонок упёрся. Раздели их. Вот так. В первый раз, что ли?
– Да пошёл ты…
Авторитет скорчился, сотрясаемый рвотными спазмами. Утёрся рукавом и продолжил.
– Держи, – катнул он наконец мне к ногам отрезанную безлицую голову.
– Оставь себе, пригодится.
– Ах да…
– И нож оставь. На клинке моё имя. Подарок жены. Передашь Ткачу вместе с головой. Надеюсь, это укрепит его веру.
– Жены? – усмехнулся авторитет.
– Чертовски жаль с ним расставаться, но я надеюсь его вернуть.
Глава 9
Человек по сути своей – животное, и ни умение читать правильные книжки, ни тупое следование своду правил, утвержденных некогда хитрожопыми любителями пожить за чужой счет, ни на миллиметр не отдаляет его от инстинктов, заложенных матушкой природой: много и вкусно хавать, отъебать самую красивую самку, сожрать самых сильных самцов в округе и нагнуть всех оставшихся, согнав их в послушное стадо, построить самую большую берлогу, заиметь самую большую пушку и наплодить столько потомства, сколько сможет выпростать та самая самка и сколько сможет вместить та самая берлога. А возможно, и больше.
Дядя Степан уверенно двигался в этом направлении. Судя по словам мелкой прошмандовки, что уплетала напротив меня размоченную в кипятке галету, её проблемная родня проживала в деревне Чашкинцы, что в шести километрах на северо-восток от города. Сама она помнила только это и ещё то, что мясная лавка дяди отоваривала ливером сомнительного происхождения березниковский люд в двух кварталах к востоку от бывшего городского парка с огромным завалившимся колесом обозрения по центру. Туда я и направился спозаранку.
Владения Стёпы-Хряка, прозванного так то ли за экстерьер, то ли за своё свинское отношение к окружающим, занимали целиком первый этаж третьего подъезда грязно-коричневой пятиэтажки, увенчанной двускатной крышей, давно не спасавшей ни от дождя, ни от снега. Впрочем, вряд ли удастся найти такого ебанутого на всю голову, что решится хотя бы переночевать в этом и соседних домах. Если сам магазин был сух, чист, уютен, обитаем и непрошибаем, то соседние подъезды, верхние этажи и прочие строения окрест мало отличались от заброшенных пятиэтажек моего родного Арзамаса и прочих городов, в которых я превратил в мясо с кровью не одну сотню прямоходящих, но плохо соображающих особей.
