Вдоль тёмной вершины, там, где пряталась обитель Двакулы, будто тонкая нить ожерелья, сверкая огоньками, спускалась цепочка факелов. Огни мерцали, вспыхивали с новой силой, чтобы тут же погаснуть и появиться вновь. Всё это говорило о том, что те, кто их нёс, не крались, прячась за камнями и сугробами. Они бежали!
– Быстрее! – бросился в барак Смородин. – Все баллоны, что есть – сюда!
Взвалив на плечи сразу четыре чёрных цилиндра, он понёс их в кабину самолёта. Затем, накинув медные трубки, соединил в одно целое. Потом добавил те, что принесли Стефан с князем.
– Мало! Ещё! – требовал он, поглядывая на перевал, откуда уже должна была показаться погоня.
Быстро до отказа заполнилась задняя кабина, затем заложили всё свободное место в передней.
– Уже не так и темно! – давал последние наставления Александру Смородин, стоя на крыле, рядом с кабиной. – Дунай сверху виден. А скоро и совсем рассветёт. С пути не собьёшься. Вначале, как мы с тобой – вдоль реки, а долетишь к морю – держи солнце в правый глаз!
– Я знаю, как определять стороны света!
– Хорошо. За это я не переживаю. Самое сложное, Сашок, это будет взлететь. С таким весом даже я не пробовал. – Волнуясь, Смородин накинул ремни на плечи наследнику. – Только оторвёшься, в набор не тяни! Как только перелетишь обрыв, сразу ручку от себя и вдоль склона в разгон! Помни: – скорость, скорость и ещё раз скорость!
– Я понимаю.
– Что ты понимаешь?! – вдруг вспылил Миша. – Слушай и не перебивай! О чём я? Да… о скорости! Запомни: – лучше потерять жену, чем скорость на взлёте!
– Жену? – удивлённо оглянулся Александр. – Причём здесь жена?
– Притом, что если потеряешь скорость, жена тебе уже не понадобится!
– Подождите! – князь будто что-то вспомнил и смутился. – Вы опять меня спасли. Спасибо вам.
– Не бери в голову – спасать тебя у меня уже вошло в привычку. Лучшей благодарностью будет, если ты на взлёте не свернёшь себе шею!
Смородин оглянулся на погнавшего к тропе в Дубровку овец Стефана, затем на перевал. А вот и братья, уже тут как тут! Ещё минут десять и пересекут границу чащи!
– Ну, пора! – он хлопнул по плечу Александра и, открыв первый баллон, спрыгнул под оживший винт.
Аэроплан грузно заскользил по снегу, и у Миши защемило сердце от его неповоротливо тяжёлых движений. Очень вяло он отзывался на рули, да и скорость разгонял мучительно медленно, нехотя приближаясь к концу снежного поля. На последних метрах приподнялись лыжи, затем он исчез за гранью обрыва. Смородин закрыл глаза, потом не сдержался и побежал вдоль оставшейся лыжной колеи.
«Только бы справился! – мысленно взывал он к ещё незнакомому Иезусу. – Только бы справился! Помоги ему, и я обещаю прочитать твой манускрипт!»
Первый взгляд вдоль покрытого снегом склона! Но его белизну не изуродовало чёрное пятно аварии, и от сердца отлегло.
Второй – с надеждой вдоль берегов Дуная! И здесь Смородин увидел едва заметный, летевший у самой воды, хрупкий силуэт аэроплана. И вот тогда Мише захотелось упасть на колени и благодарить такого великодушного к своим беспутным детям бога!
Без особого волнения, отстранённым взглядом, он констатировал огромное количество лодок, растянувшихся между берегами Дубровки. Ратники главного инквизитора теперь не ограничились малой группой, а явились всей своей ратью, от синей формы которой запестрили деревенские улицы. Ну что же – одной погоней больше, одной меньше? Разве это так уж важно?
Ратников заметил и Стефан. Запыхавшись, он подбежал и сдавленно выдохнул:
– Там…!
– Знаю, – попытался последним взглядом проводить исчезающий аэроплан Смородин. – Сашок улетел, теперь можно и нам.
– Если вниз, вдоль реки, то можем ещё попробовать выскочить из кольца.
– Там нас будут ждать в первую очередь. Мы, Стефан, одурачим и тех, и других. Мы уйдём в горы!
Глава одиннадцатая
Ваше сиятельство
Смородин раздвинул низкорослые ёлки и увидел продавленную на рыхлом снегу тропу.
– Смотри, Стефан, здесь ходили люди.
– Это звериная. Видишь, ветки бьют по поясу и в грудь. Нам бы лучше с неё уйти.
Миша недовольно отпустил тонкую верхушку ели, но спорить не стал. В горах Карпат боцман уже третьи сутки доказывал своё превосходство над ним, и с этим приходилось мириться.
– Я уже мечтаю хоть о какой-нибудь завалящей крыше, – вздохнул Смородин. – Хоть одну ночь не в снегу, а у тёплой печи.
– Сгинем мы здесь, – по-своему понял его ворчание Стефан. – Ещё три дня побродим и точно сгинем. К людям нужно.
– Ратники тоже люди, – ухмыльнулся Миша.
– Что верно, то верно. К этим бы не хотелось. Да и братьев не видать. Мы всех так одурачили, что теперь и сами не поймём, где бродим. Нужно спуститься ниже. Там и ветра нет, и деревья выше. Я вчера сверху кедры видел, так хоть орехов наедимся. У меня, Михай, от голода не то что живот, даже ноги судорогой сводит.
– Говорят, голод тяжело терпеть первые три дня, потом он притупляется.
– У нас говорят, что с голоду брюхо не лопнет, зато сморщится. – Стефан сорвал пучок ёлочных иголок и попробовал на вкус. – А оно тебе сморщенное надо? К людям нужно идти. Деревеньку бы какую захудалую, чтоб ни ратников, ни венгров.
Смородин сел, стряхнул снег с куста и сорвал горсть зелёных ягод. Боцман посмотрел на него сверху вниз и покачал головой:
– Ты чего, Михай, удумал? Это же можжевеловые ягоды – ядовитые! Хотя ещё поройся, может, бруснику найдёшь. Нет, что ни говори, к людям нам надо. Ещё три дня мы не выходим – сгинем с голоду.
Отбросив в сторону ягоды, Миша поднялся, затем прислушался.
– Кажется, ручей журчит? Слышишь?
Боцман снял мохнатую шапку и оттопырил ухо.
– Точно, ручей! Это там, внизу! – обрадовавшись, махнул он вдоль склона. – Ручей всегда приведёт к реке. А где река, там и люди!
Проваливаясь в снег, Стефан пробежал добрую сотню метров, затем не выдержал и рухнул, раскинув руки.
– Нет ручья! Это ветер нас дурит, или лукавый играет.
Смородин помог ему подняться и молча пошёл к открывшейся поляне, где снег казался не таким глубоким.
Уже три мучительных дня блуждали они в бескрайних горах Карпат. Три дня изматывающей ходьбы и жестокого голода. Промокшая одежда по ночам покрывалась ледяной коркой и растрескивалась, как пересохшие листья, а днём, оттаивая, превращалась в дырявые лохмотья. Спичек не было, и на короткий тревожный сон они забирались в наметённый среди ёлок сугроб и грелись, прижимаясь друг к другу. Едой служили горькая еловая кора да сладковатый на вкус лишайник. Вспоминая занятия по выживанию в Арктике, Миша рассказывал боцману, что лишайник богат крахмалом и сахаром, но, набив им полный рот, он представлял, как бы с радостью накормил им того умника, что сумел разыскать в отвратительной трухе такие изысканные деликатесы. На утро третьего дня Смородин обратил внимание, что в глазах у него стало двоиться, появилась одышка, желание бороться притупилось и хотелось забраться в тёплую нору, чтобы забыться там вечным спасительным сном.
