Тогда, как и сейчас, он им казался интеллектуальным гигантом.
Да… многое Смородин знал, для не знакомых с ещё не открытыми законами воздухоплавания аэронавтами. Не знал он только ответ на один мучивший его вопрос – что с ним произошло?
Генерал Юлиус к нему прислушивался и всегда удивительно быстро схватывал основную мысль. Вот и тогда командэр посмотрел на рулевого и спросил:
– Тебе действительно не видно курс?
– Никак нет, видно, ваше превосходительство! – бодро выкрикнул рулевой, но замявшись, добавил: – если токмо солнце не слепит глаза или тень не загораживает цифири.
– Как же ты выдерживаешь направление?
– А я, ваше превосходительство, штурвал держу ровно, пока опять чего не увижу! – не почувствовав угрозу в голосе генерала, признался рулевой. – А как замечу, так снова кручу туда, куда их благородие мичман Кутасов приказали.
Командэр насупился, затем брезгливо кивнул боцману:
– Убрать отсюда это животное! – и, ткнув пальцем в Смородина, добавил: – теперь ты рулевой!
Дождь хлынул с новой силой, и от его косых капель не спасал даже гигантский баллон аэростата. Сбегая по туго натянутой оболочке, вода затекала в открытое окно и собиралась под гамаком тусклой лужей. Миша выглянул на торчавший рядом с окном двигатель с застывшим пропеллером, закрыл глаза и, заложив руки за голову, в сотый раз крепко задумался. Нет, не было такого в тысяча восемьсот шестьдесят восьмом году и быть не могло! Пусть он и не историк, но уж такие прописные истины известны даже школьникам. Паровой двигатель был. Но чтобы на сжатом воздухе…. Да и одна карта чего стоит!
В очередной раз не найдя ответа, Смородин застонал, ворочаясь и тяжело вздыхая.
А ливень за бортом припустил с новой силой. Но, слушая раскаты грома и шипение капель по лужам, закрывать окно не хотелось. От врывающегося в душный кубрик озона приятно кружилась голова.
Вдруг, когда канонада на мгновение умолкла, Миша услыхал лошадиное ржание.
«Вот и обед приехал! – усмехнулся он, вспомнив беспокойство Стефана. – Повара всё же решились промокнуть».
Но вместо вестового, призывающего к столу, в кубрик вдруг ворвался насквозь промокший боцман и, переворачивая гамаки, бросился прямиком к Смородину.
– Благодетель наш, святой Иезус, это же надо такому случиться! – Он схватил Мишу за рукав и едва не сбросил на пол. – Что ж ты с формой наделал, Михай?! Я же тебе её только выдал, а она на вид, будто ею месяц полы мыли!
Смородин удивлённо посмотрел на свою красную робу, затем на начищенные воском подклеенные войлоком туфли. Ему они показались вполне пристойными, даже не лишёнными лоска. У других дела были куда хуже. Но боцман продолжал вертеть его со всех сторон и голосил, едва не теряя сознание.:
– Это конец! Эй вы, несите сюда всё, что у кого есть самое новое и чистое! – он зыркнул на ошарашенных не менее, чем сам Смородин, аэронавтов и наотмашь двинул первого попавшегося кулаком в ухо. – Живее, амброзию вам в печёнку! Нужно срочно его переодеть!
Казалось, боцман сейчас и вправду от волнения потеряет сознание. Он театрально хватался то за голову, то за сердце и, закатывая глаза, приговаривал:
– Горе, мне, горе! Это же надо такому случиться!
– Да что произошло-то?! – не выдержал наконец Смородин.
– Что произошло? – боцман на миг замер и, выпучив глаза, окатил его затравленным взглядом. – А то и произошло, что вызывают тебя, Михай, в столицу! Во дворец самого владыки Сигизмунда! Ой, ей богу, не выдержу, сердце… собирайся, за тобой карету прислали!
Грузный, но для своих уже немалых лет довольно энергичный владыка Сигизмунд подобрал с мраморных ступеней полы парчовой мантии и, проворно взобравшись на трон, лениво махнул застывшим вдоль стены подданным.
– Присаживайтесь, господа! Все уже здесь? А вам, граф, с дороги взбодриться бы штофом дворцовой наливки! Или откажетесь?
– Спасибо, великий князь! – Граф Горчаков, невзирая на гражданский наряд, по-гвардейски щёлкнул каблуками и поклонился. – О вашей наливке наслышаны даже в Санкт-Петербурге. Не берусь утверждать, что путь к вам был лёгок, а потому – не откажусь!
– Вот и ладно! И я с вами. А то мне доктора запрещают, будто и не владыка я вовсе, а какой-нибудь кролик для их медицинских забав. Но когда требует этикет, то тогда я их не слушаюсь. Слыхано ли – прибыл посланник самого российского императора! Да ещё сказали мне, что гнали вы без остановок всю неделю. Как тут не уважить? Вы не торопитесь, граф? Или сразу о делах?
– Простите, владыка, но я хотел бы дождаться великого князя Александра.
– Да послали уж! Хороший мальчишка. А шустрый какой! Моя охрана за ним не поспевает! – довольно хохотнул владыка Сигизмунд. – То ему скачки подавай на уланских скаковых жеребцах. А то стрельбы из наших новых пушек! То он на Дунае на канонерке, то над Дунаем в дирижабле. Не припомню, каким я был в четырнадцать лет, но ваш пострел совсем не похож на детей, выпестованных дворцовыми няньками. Помнится, Николай, нынешний наш император таким не был?
Граф Горчаков не ответил и замер, слушая шум дождя за окном. Ему показалось, что простучал цокот копыт, но, прислушавшись, он понял, что это только показалось. Граф нервно хрустнул сжатыми в кулаки пальцами и посмотрел на сидевших и стоявших вдоль стен зала генералов и министров. Вот уж кого он не хотел бы видеть, так это их.
– Да на вас лица нет! – хмыкнул владыка Сигизмунд. – Ничего, граф, сейчас наливку принесут, сразу порозовеете. Так что стряслось в стольном граде Санкт-Петербурге? Уж не загоняли ли вы лошадей, дабы принести нам дурные вести?
На этот раз Горчаков понял, что отмолчаться не получится и, скрепя сердце, постарался произнести так, чтобы слышал только владыка:
– Вы правы, ваше высочество, вести дурные. Но, простите, я имею предписание огласить их только в присутствии Александра.
В зале прокатился ропот, и граф понял, что глухотой в окружении владыки никто не страдает.
– Вот как? – насупился великий князь и, поманив Горчакова к себе, шепнул на ухо – Ты уж прости меня, братец, может, я не к месту со своей наливкой?
– Ничего, ваше высочество. Теперь уж ничего не исправить, хоть с наливкой, хоть без наливки. Преследующий нашего императора злой рок уже сделал своё дело.
Владыка Сигизмунд заёрзал, терзаемый нездоровым любопытством, и, покосившись на своих генералов, спросил:
– Может, мне их всех выгнать?
– Поздно. Слово уже сказано. Да и любопытно мне взглянуть, как ваш двор отнесётся к подобной вести.
– Да что ж ты, граф, меня изводишь?! – не сдержался владыка. – Ну хоть намекни, в чём-дело-то?
– Нет! – остался неумолим Горчаков. – Только при наследнике Александре!
– Наследнике?
Великий князь Сигизмунд, недоумевая, захлопал глазами и хотел спросить, что сталось с императором Николаем, но неожиданно распахнулась дверь и в зал вбежал мокрый с дождя великий князь Александр. Перепрыгнув через оказавшийся на пути стул, он брякнул о мрамор длинной, не по росту шпагой и, перекрикивая загалдевших придворных, швырнул уланский кивер в руки лакею:
