Все, хватит, нечего тратить время и силы на его игру и строить нелепые гипотезы!
Глава 16
Я отклонил предложение Рейчел встретиться вечером – мне хотелось поработать.
Какими словами описать человека, испытывающего непреодолимую тягу к сочинительству, который с мазохистским наслаждением терзает свой мозг и рвет сердце, чтобы положить на бумагу текст, способный ввергнуть его в уныние?
Она возникает из ниоткуда, и вам остается одно – удовлетворить ее. Я очень давно не чувствовал ничего подобного – большинство романов писались отнюдь не в порыве вдохновения. Я, как и многие собратья по перу, впрягался в работу в последний момент, когда отступать было некуда, договор есть договор. Творческий порыв не рождается под давлением обстоятельств, я подстегивал воображение спиртным и другими средствами и очень скоро превратился в жалкого ремесленника.
Я никогда не перечитывал свои романы, боясь, что допущенные огрехи доведут меня до инфаркта. Мнение агента, издателя, а потом и читателей смягчало удар, а потом я уже и сам начинал верить, что наделен даром хорошо и быстро писать книги, способные доставить удовольствие публике.
Но как же мне не хватало писательских терзаний, сражений со словами в попытке заставить их выразить идеи, сложиться во фразы, способные осветить самые темные уголки моей души.
Удовольствие мне доставила только работа над первым романом. Иногда я чувствовал то же самое, когда садился за автобиографию. Последние части мне даже понравились – образ получался близкий к реальности, глубокий и очень личностный.
Когда человек пишет, он борется с одиночеством. Знает, что никогда не разорвет этот круг, но делает отчаянные попытки вдохнуть в каждую фразу частицу жизненной силы, питающей его надежды, стремится заполнить внутреннюю пустоту, в которой эхом отдается боль. За это я всегда и любил писателей. Они улыбаются, демонстрируют натужную общительность, как того требуют правила медийных игр, но остаются одинокими, несмотря на любовь читателей. В каждом романе они откровенно признаются в том, как трудно им жить, и чувствуют смущение оттого, что обнажили душу. Писатели включают воображение, вытаскивают из себя толику безумия и швыряют слова в стены в надежде разрушить темницу. Я ценю это упорство, желание пережить захватывающий опыт творческой галлюцинации. По сути дела, писатели ощущают себя живыми только в такие моменты. Самые чуткие читатели – среди них много начинающих романистов – понимают это.
Я провел у экрана четыре часа, наслаждаясь работой. Играл словами, сомневался, исправлял, начинал с начала, чтобы добиться нужного результата.
Я закрыл файл с романом и вдруг понял, что впервые за долгое время забыл о Фейсбуке. Я возгордился, как ребенок, но любопытство взяло верх – имеет же человек право слегка расслабиться!
Однофамилец оставил новое послание. Я хотел проигнорировать его, чтобы не портить себе настроение, но потом все-таки решил прочесть.
Лучше бы я этого не делал…
Ты знаешь, что нужен Мэйан?
Что это значит? Он знаком с моей дочерью? Нет, невозможно, я делал все, чтобы Мэйан никак не участвовала в моей публичной жизни.
Через секунду до меня дошло: второй роман вышел с посвящением дочери. Так он узнал имя.
У чокнутого была своя логика: он задавал вопросы о главном. О смысле жизни, об отношении к собственным романам, а теперь вот о моем единственном ребенке.
Хитрость незнакомца раздражала и немного пугала, и я решил удалить его из контактов, но в последний момент передумал. Почему бы не попытаться выяснить, кто он и чего хочет? Расстаться с ним я всегда успею.
Кто вы?
Ответ не заставил себя ждать.
– Я… Сэмюэль Сандерсон.
– Имя и фамилия настоящие?
– Да.
– Что вам от меня нужно?
– Я желаю тебе добра.
– Допустим. Но зачем все эти вопросы?
– Хочу помочь принять правильные решения. И избежать драм в будущем.
Его слова обескуражили меня. Он угрожает? Этот человек – сумасшедший или очередной шут гороховый? Я ответил, тщательно подбирая слова.
– Благодарю за заботу, но я сам управляю своей жизнью.
Я сознательно не стал спрашивать, что он подразумевает под драмами – не хотел выдавать своих чувств.
– Ты только думаешь, что управляешь.
Разговор надоел мне, и я решил выйти из Сети, но похолодел, прочитав следующую фразу.
– Ты знаешь, где сейчас твоя дочь?
Я едва не задохнулся от гнева и тревоги, а он продолжил, не дожидаясь ответной реакции.
– Конечно, не знаешь, потому что тебе нет до нее дела.
«Да пошел ты, придурок хренов!» – заорал я, но писать ничего не стал – незачем выдавать свои чувства.
Я сделал глубокий вдох и написал фразу, призванную дать понять неизвестному, что его заявление меня совершенно не трогает.
– Желаю вам доброй ночи. Всего хорошего.
Он ответил мгновенно.
– Твоя дочь общается с наркоманами.
У меня перехватило дыхание. Какая наглая ложь! Потом пришли сомнения. Что, если этот тип знаком с Мэйан и просто пытается предупредить меня об опасности? Я медлил, не зная, как реагировать, но он меня опередил.
Она сейчас в Кротон-парке
[17]
, с бандой уродов.
Я оцепенел. Вдруг он не врет? Иначе зачем называть точный адрес?
Кто вы? Откуда знаете, где находится моя дочь?
Теперь мне было все равно, поймет он, что «достал» меня, или нет, я хотел, чтобы он раскрылся и все объяснил. Но Однофамилец не ответил.
Время близилось к полуночи. Сомнения никуда не исчезли, и я все-таки набрал номер Даны.
– Ты совсем с катушек съехал, Сэмюэль? Ты на часы смотрел?
– Где Мэйан? Она дома?
– Ты снова напился?
– Ничего подобного, я просто беспокоюсь за нее!
– Сейчас? В двенадцать ночи? – возмутилась Дана.
– Да… – Я колебался, не зная, стоит ли говорить правду. – Кто-то оставил для меня сообщение на Фейсбуке. Там сказано, что Мэйан сейчас в парке… где тусуются наркоши.
– В парке? В полночь? С наркоманами? Бред какой-то! Она со своей подружкой Пернилой.
– С Пернилой? Это та, что с татуировками и пирсингом?
– Да. Откуда ты ее знаешь?
– Видел фотографии в Интернете.
– Она, конечно, оригиналка, но очаровательная, а Мэйан – серьезная и ответственная. Я полностью доверяю нашей дочери.
